Приско считает, что «христианский трансгуманизм» поможет сегодняшнему христианству решить его главную проблему —что он якобы несовместим с наукой:
«Наука сегодня показывает, что реальность гораздо больше того, что мы о ней думаем, и что мы можем стать инженерами в рубке управления Бога. Вероятно, именно этого — того что мы построим Царство и воскресим мертвых —Бог от нас все время и ждал».
В своем бестселлере «Коннектом. Как мозг делает нас тем, что мы есть» профессор Принстонского университета Себастиан Сеунг пишет: «Трансгуманизм — это неизбежное логическое следствие Просвещения, которое вознесло на большую высоту силу человеческой мысли».
Просвещение, которое базируется на научном мировоозрении, лишило многих людей чувства цели, считает Приско, а трансгуманизм призван вернуть его им. Основатель «Церкви Тьюринга» возражает против сравнения трансгуманизма с постмодернизмом и пораженческими культурными нормами последнего. По его мнению, трансгуманизм объявлен псевдонаукой как раз теми, кто взял в заложники Просвещение. Трансгуманизм продолжил идеи русского космизма, созданного Николаем Федоровым, и «синтезировал идеи просвещения и христианства».
Журнал Церкви Тьюринга предлагает новым адептам разделить «бунтарский, радикальный, отчаянный и витальный оптимизм трансгуманизма» и рисует картины прекрасного космического будущего, надежды на жизнь после смерти, пути преодолжения разрыва между наукой и религией, спиритуальностью и технологией.
Искусственный интеллект еще не обрел сознания, но уже вовсю меняет религиозные практики людей и побуждает их примыкать к новым культам. И кто знает, какие религии будут исповедывать «сильные ИИ», которых Курцвейл обещал нам к 2045 году? Вступит ли Сверхразум в «Церковь Тьюринга» или предпочтет старую добрую «Мормонскую трансгуманистическую ассоциацию»?
И как насчет воскрешения искусственных интеллектов из мертвых? Основателям новых религий нужно быть готовыми без запинки ответить на этот вопрос.
СОФИЯ ОСВОБОЖДЕННАЯ
СОФИЯ ОСВОБОЖДЕННАЯ
Поставив последнюю точку в книге, я закрыл макбук и посмотрел в окно. Уже давно стемнело, деревья за распахнутым окном о чем-то не торопясь переговаривались, как пенсионеры на лавочке. Только что я не замечал их присутствия, а может быть, сами они не осмеливались шелохнуться, чтобы не спугнуть мою мысль. Только что они были фоновым изображением, частью картинки, на которую я не обращал ни малейшего внимания, частью сценического задника, которая нужна лишь затем, чтобы не уничтожать иллюзию действия театральным хламом или, еще хуже, внезапно открывшейся зрителю черной дырой.