Чистка в центральном институте явилась большим ударом для социологии в государственном масштабе, так как в этом институте собрались многие из лучших исследователей, и он играл основную роль в данной области. Количество новых публикаций сократилось. Ряды социологов были рассеяны, и они почувствовали, что вынуждены затаиться. Я пытался встретиться с некоторыми из них, но все, за исключением Саши, были слишком напуганы, чтобы рисковать. «Очень неблагоприятная ситуация для развития социологии, — говорил Саша. — Люди чувствуют себя изолированными». Однако для поддержания хоть мало-мальски приличной репутации в мире советской социологии была дана возможность восстановиться организационно. Осенью 1974 г. впервые появился периодический социологический журнал, а московский институт был переименован в Институт социологических исследований, что было явным шагом вперед. Появились новые научные исследования, однако на западных социологов они не произвели впечатления. Выполненные часто даже более тщательно, чем исследования 60-х годов, новые работы оказались более ограниченными по охвату проблем, более осторожными и, как правило, менее содержательными. Ходили слухи, что действительно ценные исследования сохраняются в секрете, не публикуются, а внешне советская социология стала более консервативной идеологически. Ее дальнейшая судьба совершенно неясна. Это привело в уныние советских интеллектуалов, работавших в других областях. «Позор! — мрачно говорил один из физиков. — Они сейчас сужают и сужают свои исследования. Это очень плохо не только для них, но и для всех нас».

Судьба советской социологии во многом соответствует политической ситуации в брежневской России: экспериментирование на первых порах, кончающееся отступлением, и наступление реакции внутри страны в результате вторжения в Чехословакию в августе 1968 г. для подавления там либеральных реформ. Я знал, что либеральные русские считали 70-е, брежневские, годы периодом серого, косного консерватизма, менее «рисковым», менее стимулирующим, менее обнадеживающим, чем период правления Хрущева. Эра Брежнева принесла с собой частичную реабилитацию Сталина, подавление порожденной Хрущевым критики сталинского террора — сдвиг, имеющий большое символическое значение для каждого русского. Люди Запада могут понять, что это значит, только если представят себе, например, что в Америке стало невозможно писать или открыто высказываться по поводу войны во Вьетнаме и Уотергейтского скандала, обсуждать деятельность ЦРУ и ФБР. Как говорили мне русские, когда темная страница истории скрывается, это бросает тень и на настоящее.