С кровавыми чистками было покончено, но система принуждения с ее сибирскими лагерями и тайной полицией осталась. Авторитет тайной полиции, изредка подвергавшейся критике в хрущевские времена, был восстановлен, и теперь пресса даже прославляет кагебешников как «наших доблестных чекистов» (так их называл Ленин). В апреле 1973 г. Юрий Андропов, начальник КГБ, был избран членом Политбюро. Это было первое назначение такого рода со времени Лаврентия Берия — шефа тайной полиции при Сталине. И хотя сталинские методы управления путем массового террора отошли в прошлое, что является чрезвычайно важным фактом советской жизни, справедливо также и то, что на смену им пришли более тонкие методы репрессий, представляющиеся вполне эффективными. Крайние сталинские методы были изменены, приспособлены к духу нового времени. Как заметил один из диссидентов, власти пришли к выводу, что несколько тысяч выборочных арестов и занесение в черные списки оказывают достаточный охлаждающий эффект, и в массовом терроре нет необходимости. Знакомый кинодраматург признался мне: «Люди ведут себя осторожно не столько из-за боязни попасть в тюрьму, сколько из-за более тонкого, но весьма болезненного давления, оказываемого на них: лишение работы, возможности путешествовать, небольших привилегий и т. д. И эта система спокойно, но верно работает».
Вопреки предположениям многих жителей Запада, улучшение экономического положения не вызвало автоматического развития политической демократии или либерализации советской жизни. Со временем растущие потребности советских граждан и возникновение среднего класса, обладающего высоким самосознанием, может быть, и повлияют на советскую систему, но пока развитие у русских буржуазных вкусов не привело ни к какому-либо изменению в приоритете отдельных отраслей национальной экономики, ни к перераспределению власти. Публично брежневская коалиция декларировала особое внимание к нуждам потребителей, и, бесспорно, советские люди стали жить лучше. «Мясные бунты» портовых рабочих Польши в декабре 1970 г. настолько потрясли Кремль, что впервые в истории он предложил советским людям пятилетний план (1971–1975 гг.), предусматривающий более высокие темпы развития потребительского сектора, чем тяжелой промышленности. Однако в 1972 г. приоритет тяжелой промышленности был восстановлен, а в 1974 г. советские руководители открыто это признали. В других странах подобный поворот мог оказаться рискованным. Но одной из отличительных черт русской жизни является способность руководства держать под контролем ожидания потребителей. Американский социолог Пауль Голлендер тонко заметил: «Советским людям на протяжении 50 лет твердили о приближающейся реализации коммунистической утопии, однако какого-либо ощутимого роста утопической ментальности среди них незаметно»[45]. Правительство оказалось не в состоянии выполнить данные своим гражданам всевозможные обещания, тем не менее русские потребители довольны, если обеспечено бесперебойное снабжение хлебом, капустой, картошкой, водкой, иногда появляются апельсины и есть возможность изредка посмотреть западный фильм. Они довольствуются значительно меньшим, чем потребители других промышленно развитых стран, и это — один из важнейших факторов стабильности режима. Более того, сам дух потребительского материализма среди советских интеллектуалов как бы подрывает их тягу к реформам и отвлекает их от стремления к свободному культурному и политическому климату. Ранний идеализм хрущевского периода сменился цинизмом. «Цинизм, — заметил один разочарованный математик, — это в конечном итоге одна из основных опор режима». «Люди заботятся только о себе и мало интересуются более общими социальными проблемами», — вторил ему высокопоставленный партийный журналист.