— Помираю от жары...

Потом, когда билеты были куплены, я спросил Леонида Ивановича:

— Вы знаете этого человека?

— А, того казаха? Знаком с ним сорок лет, а знаю три дня, — засмеялся Леонид Иванович.

— Как это?

Три дня назад они сидели вдвоем на скамейке у входа в санаторий, курили втихаря — в санатории курить категорически воспрещалось — и перемывали косточки медперсоналу, на их взгляд, излишне рьяно оберегавшему их покой. Встречались они в санатории вот уже года четыре подряд: так выходило, что приезжали в одно и то же время. Пару раз вот так же сиживали рядышком, говорили о том, о сем, в том числе и о войне. Но без подробностей, односложно: «Воевал?» — «А как же, десантник». — «А я в артиллерии». — «Да, хлебнул...» Но больше — про сегодняшнее говорили — о работе, о детях, о положении в Польше. Или, как вот сейчас, о слишком «рьяных» сестрах и нянечках.

Подошел автобус с новенькими. Леонид Иванович от природы человек общительный, поздоровавшись, просто так, от нечего делать, поинтересовался у одного:

— Откуда?

— С Севера. Олонец знаете?

— Олонец, — встрепенулся сосед Леонида Ивановича, его звали Амирханом, — это там, где Лодейное поле.

— Надо же, — сказал Леонид Иванович. — Мы там стояли перед форсированием Свири.

— Постойте, — перебил его Амирхан, — так я тоже у Лодейного поля был. И Свирь мы форсировали.

— 21 июня.

— Точно. Утром 21 июня сорок четвертого года.

Каждый из них потом рассказывал об этом бое на Свири свое, как и что кому запомнилось.

Леонид Иванович:

— Я в тридцать девятом, чтоб приняли в комсомол, накинул себе два года и потому на фронт попал в сущности мальчишкой. Воевал в воздушно-десантных войсках, автоматчиком в тяжелосамоходном артиллерийском полку. В июне сорок четвертого после переформировки под Москвой получили мы новую матчасть, нас погрузили на платформы и — на Карельский фронт: Прошел слух, куда-то под Лодейное поле. Интересно, думаю, что это за Лодейное поле. Старики наши ворчат: «Север, гиблое место: камень да болота». Сам город видел я мельком, он сильно был разрушен. Неделю мы стояли в лесу. Я к тому времени дослужился до сержанта, взяли меня в экипаж заряжающим, и я был в то время очень занят новой танкистской формой. Жара стояла, а я шлемофон не снимаю.

В ночь на двадцать первое июня нас подняли по тревоге, и мы скрытно выдвинулись к самому берегу Свири. С той стороны постреливали...

Амирхан: