Но у парня не было профиля в приложении. Не было свиданий.

– Он мог бы покрывать поцелуями лицо в течение одной минуты, а на следующие полчаса радикально измениться, – говорит его мать, когда мы сидим в гостиной. – Иногда мне страшно. Я запираю двери в сад, потому что знаю, как сильно он может ударить.

Его рассказ тоже был далек от романтики. На втором году жизни мальчик потерял дар речи: в то же время он начал есть ковры и навязчиво щелкать пальцами перед глазами. Теперь его основной словарный запас состоял из «да» или «дай мне». И он знал, но не использовал жест, означающий «нет» или «не могу»: когда его мать скрещивала и разжимала руки, как рефери, не засчитывающий гол.

– Если он хочет, чтобы кто-то ушел, он просто откроет входную дверь, – объяснила Мисс номер Три во время второго моего визита. – Если он хочет попить чай, даст мне чашку или положит в нее четыре чайных пакетика и попытается приготовить чай сам… Но дело в том, что он не знает, когда остановиться. Когда чашка заполнится, он просто продолжит наливать, так что становится слишком опасно.

Он был опасен как для себя, так и для окружающих. Это означало, что к моему последнему визиту он больше не возвращался домой. Скорее всего, жил среди незнакомцев в одном из захудалых домов ухода, где он разбил оконное стекло, порезал себе запястье и сломал нос одному из сотрудников. Даже на коктейле из трех антипсихотиков он был столь же непредсказуем, как и любой пожизненно заключенный: вот он слушает свою музыку на солнышке, а вот уже наносит кому-то увечья.

– Что делает его счастливым, так это то ванна, – говорит мне его мать. – Он принял около двенадцати ванн за шесть часов.

Это не было синдромом Аспергера. Пропасть его одиночества была слишком велика. Его нельзя было сравнивать с «защитниками» (например, со значками «Я немного аутист») или с геями, или с частично коренными американцами. Это было именно то, что некоторые родители называли, к личному горю, полным «крушением поезда», аутизмом.

Но могла ли вакцина объяснить его заболевание? Его мать в этом не сомневалась. В течение последней четверти века она рассказывала одно и то же: в возрасте 14 месяцев он получил вакцину MMR, сразу после прививки у него пошло носовое кровотечение, затем в течение 48 часов у него поднялась температура и появилась сыпь, напоминающая корь. Симптомы сохранялись в течение недели. После этого он начал раскачиваться взад-вперед на своей кроватке, потерял речь и стал агрессивным.

Невролог, осматривавший Ребенка номер Три в пять лет, и поставивший ему диагноз «сочетание серьезных трудностей в обучении и аутичного поведения», сказал, что мать ошибалась.