Песня выстроена вокруг истории библейского царя Давида, знавшего «тайную песнь» (secret chord) и сыгравшего ее на арфе, чтобы ублажить Бога, который к музыке оказался равнодушен (But you don’t really care for music, do ya?). В то же время Давид, автор многочисленных псалмов, воспылал любовью к увиденной им купающейся на крыше нагой красавице Вирсавии (You saw her bathing on the roof). Любовь оказалась роковой, Вирсавия украла у Давида и его сына трон (she broke your throne), воцарив на царство собственного сына, а самого Давида оставив только с восхвалением Бога (And from your lips she drew the Hallelujah). Он повержен и разбит, и имя Божье упоминает всуе (You say I took the name in vain). Но он и имени даже не знает, а если бы и знал, то что с того? (I don’t even know the name/But if I did, well really, what’s it to you?) Свет есть в каждом слове (There’s a blaze of light in every word), и, в конце концов, неважно, поешь ли ты святую или изломанную Алилуйю (It doesn’t matter which you heard/The holy or the broken Hallelujah).

А в одном из последних куплетов, в студийную запись не включенных, он даже бросает упрек Богу: «Были времена, ты объяснял мне, что происходит, но теперь я в неведении» (There was a time you let me know/What’s really going on below/ But now you never show it to me, do you?) И, более того, даже осмеливается усомниться в его существовании, ибо та боль, которую приносит любовь – может ли эта боль быть божественной?

Для Коэна, родившегося и выросшего в ортодоксальной еврейской семье (его дед по материнской линии был талмудист, а по отцовской – основатель и первый президент Канадского еврейского конгресса), прекрасно с детства знавшего все сказания Ветхого Завета и трепетно относившегося к Богу, вся песня не столько его восхваление, сколько свидетельство тяжелых мучительных сомнений и разочарований умного, думающего, чувствующего современного человека в постулатах традиционной иудео-христианской религии, сомнений, которые в итоге, спустя почти десятилетие, привели Коэна в буддистский монастырь. Пять лет с 1994 по 1999 года Леонард Коэн провел в уединении в дзэн-буддистском ритрите Mount Baldy возле Лос-Анджелеса. Там он принял имя Jikhan, означающее «молчание», и стал дзэнским монахом. Он намеревался провести в монастыре остаток своих дней, однако недобросовестность, точнее откровенное воровство, его финансового менеджера привели к тому, что он остался без средств к существованию и в 1999 году вынужден был вернуться на сцену. Возвращение оказалось поистине триумфальным, на восьмом десятке Коэн вкусил успех, равного которого он не знал и в пору своего расцвета в молодости. И в центре этого успеха была широко прославленная к тому времени “Hallelujah”.