Она вдруг ощутила, что и она сама, и ее фаны повзрослели, что и ей, и им становится тесно в прежней заведомо беззаботной и зачастую бездумной детско-подростково-юношеской тематике. «Это был сложный период в моей жизни, – вспоминала она. – Что я хочу сказать своими песнями? Я хотела, чтобы альбом выразил то, что у меня на душе. Он стал песнями о матери, об отце, о семейных связях. Мне потребовалось немало мужества, чтобы говорить об этом».
Мадонна Луиза Чикконе росла в итальянской католической семье, набожность которой граничила с фанатизмом. «Родившись католиком, ты навсегда остаешься католиком, – говорила она в интервью журналу Rolling Stone в марте 1989 года. – Ты всегда ощущаешь вину и раскаяние, и тебя никогда не покидают мысли о том, не согрешил ли ты. Меня мучает чувство вины даже тогда, когда я не должна была бы его испытывать, и это то, что осталось от моего католического воспитания. Потому что в католицизме ты рождаешься грешником и остаешься грешником всю свою жизнь. Как бы ты ни пытался от этого избавиться, грех всегда остается с тобой».
Грех, о котором говорит Мадонна, для нее с самого начала носил вполне определенную окраску. В своих песнях и в своем визуальном имидже она всегда нарочито, демонстративно педалировала свою сексуальность, и в содержании “Like a Prayer” воплотилась двойственность ее публичного лица: женщина, пытающаяся совладать со своей сексуальностью перед лицом своего религиозного воспитания. Вся образность песни:
При этом ничего сверхоткровенного, позволяющего недвусмысленно эротическое толкование и уж тем более выходящего за рамки приличия в песне не было, а даже если и было бы – к концу 1980-х поп- и рок-музыка слыхали и не такое. И никакого скандала не случилось бы, если бы не видео.