В «Иване Денисовиче» нет ни одного лишнего, ненужного, не играющего слова. Это абсолютное словесное построение, то есть явление уже, в сущности, не прозы, а поэзии. Я бы так ее и определил – поэма, как Гоголь определял «Мертвые души».

Я вот что сейчас подумал. Хочется дать цитату из «Ивана Денисовича» – и нельзя: эта вещь существует только целиком. В русской литературе есть только один пример такого рода – это «Горе от ума». Она, как известно, вся разошлась на цитаты, на пословицы. Я как-то с карандашом подсчитал, сколько словесных выражений в «Горе» стало пословицами: насчитал девяносто шесть. Это при небольшом объеме вещи. «Иван Денисович» тоже небольшой, и тоже сколько угодно в нем таких навечно запоминающихся речений.

И. Т.: Например: «Неуж и солнце ихим декретам подчиняется?» Или: «Есть ты, Господи, на небе: долго молчишь, да крепко бьешь».

Б. П.: Но тут – то большое «но»: «Иван Денисович» берет не одним лишь материалом. Тут гениальное художество, удача, которую трудно повторить, а в случае Грибоедова которая вообще исчерпала творческий потенциал автора.

И. Т.: Но как интересно, что Солженицын не принимал этой вещи, «Горя от ума». Известно, что он еще до прихода в литературу написал – для себя – разбор «Горя от ума» и осудил за нарушение жизненной правды. Например, за сатирическую подачу Скалозуба: это ведь воин, защитник отечества, вот что в нем главное.

Б. П.: То есть обвинил Грибоедова за неправильную подачу фактов, а литература должна говорить прежде всего фактически правильно. Тут та же «освенцимская» аберрация. Но ведь во времена Грибоедова Освенцима еще не было, Николай Первый – не Гитлер и не Сталин. Можно еще было заниматься чистым художеством. Так ведь со временем выясняется, что художество никуда и не ушло, оно переживет любую диктатуру, любые человеческие срывы. И «Один день Ивана Денисовича» – первый тому пример.

И. Т.: А как, Борис Михайлович, насчет других художественных произведений Солженицына, его больших романов – «Раковый корпус», «В круге первом»?

Б. П.: В «Теленке» Солженицын пишет, как его, во времена официального признания, пригласили в Ленинград на международную конференцию о романе, о конце романа, а он не поехал: будут говорить о конце романа, а у меня в портфеле два уже сделанных романа. Пустой, мол, разговор. Между тем «В круге первом» как роман не очень-то и удался, по-моему. Как можно в одном повествовании вести три параллельные, причем совершенно одинаковые линии? А в «Круге» как раз трижды повторяется один сюжет: любовь зэка и «вольняшки». Вот эта мультипликация и говорит, что роман не получился и не может получиться в наше время. Давайте вспомним, что говорил Мандельштам о романе в статье с однозначным названием «Конец романа».