У контрразведки, конечно, был свой резон указывать на то, что КГБ все еще мог заниматься шпионажем против нас, но в «космической» перспективе я видел КГБ как один из трех столпов, на которых держался Советский Союз: армия, партия и КГБ. Армия переживала трудные времена, партию рвали на части, и, в моем представлении, КГБ уже не был тем элементом, который мог удержать трещавшую по швам империю. Угроза, исходившая от КГБ на протяжении последних четырех десятилетий, была лишь частью целого, которое включало армию и десятки тысяч нацеленных на нас ядерных боеголовок. Вопрос был совсем не в том, может или не может КГБ проникнуть в ЦРУ и ФБР, в этом никто не сомневался, но это не было самым важным компонентом нового уравнения. У меня не было уверенности в том, что Боб Уэйд и Пол Редмонд смогут обсуждать этот вопрос вне рамок своего узкого контрразведывательного мира, поэтому я бросил вызов Редмонда в мешок для сжигания бумаг и занялся проблемами последних шести месяцев советской истории.

Лэнгли. 10 июля 1991 года

Вскоре после того как Редмонд освободил свой находившийся рядом с моим кабинет в советском отделе и еще продолжал устраиваться на новом месте в Контрразведывательном центре, он получил звонок по защищенному телефону STU-III. Это был наш резидент в одной из европейских стран. Он позвонил, чтобы сообщить, что один из его работников получил какую-то информацию о проникновении КГБ в советский отдел. Это был очень подробный и исключительно деликатный отчет, который резидент не решился доверить обычной шифропереписке. И он решил лично позвонить Редмонду.

Редмонд попросил резидента направить своего работника в Вашингтон, где он должен остановится в одном из отелей в пригородной зоне Виргинии[72] и напрямую позвонить ему. Этот работник должен был назваться «Бобби», который здесь проездом. Он ни при каких условиях не должен был показываться в Лэнгли. Редмонд сам приедет к нему в отель.

Резидент заверил Редмонда, что на следующий день этот работник будет в Вашингтоне.

Редмонд спустился ко мне — его кабинет теперь располагался этажом выше, — вошел в кабинет и плотнозакрыл за собой дверь.

— У нас кое-что происходит. Это может быть как раз то, что мы искали, — сказал он. У него было абсолютно серьезное выражение лица, и я понял, что речь идет о его главной страсти — поисках «крота». Потом он рассказал мне о звонке европейского резидента.

— О, дерьмо! — только и мог сказать я.

Я знал работника, представившего эту информацию. И знал, что ему нельзя верить. Он был известен своим легковесным подходом к разведывательной информации. Мне уже приходилось «разгребать» после него пару операций в Восточной Европе, и я пришел к выводу, что он фабриковал свои отчеты об этих операциях.