Энн выдохнула, выдержала паузу. И более мягким тоном продолжила.

Ее давно мучил вопрос — зачем они здесь. К чему этот никчемный, бесконечный, словно в бреду, путь в никуда. Анна потеряла чувство меры, чувство пространства. Она не путешествовала — она металась, хаотично и зло, словно дикий зверь в клетке. То бросилась на восток, в Цедиси, то на север, к горам, в Рачу. И потом на юг, в Сачхере. Словно искала что-то, будто нащупывала выход из тупика — влево-вверх-вниз, вправо-вверх-вниз, 300 безумных бессмысленных верст. И теперь — снова вперед. Зачем?

Анна зло молчала, нервно искала завалившуюся в складках платья чертову иголку — охлопывала черный шелк, бормотала, шмыгала носом. Она вдруг потеряла запал и желание отвечать Энн. Не могла — не было сил. В душе рос ком, тяжелый, ноющий, горький. Ей вдруг остро захотелось расплакаться — но она сдержалась. Листер впервые услышала голос подруги и впервые поняла, что она права, во всем — и даже в деталях, даже в цифрах права. Она охлопывала ладонью складки платья, пальцами перебирала шуршащий шелк, стряхивала подол — игла с тонким металлическим звоном ударилась о пол. Листер ее подняла, вздохнула и зло процедила — она все поняла, не надо больше слов. И прибавила — им все-таки придется поехать в Зугдиди, на пару дней — письмо туда уже отправлено, князья Дадиани ждут, менять маршрут невозможно. Из Зугдиди, как хотела Энн, они отправятся к Черному морю. И после — сразу вернутся. Вот только куда, в Кутаис или на родину, — Анна не сказала.

Весь вечер Листер просидела одна, у себя в комнате, рассматривала карту, думала. Энн, конечно, права. Но что она знает. Она, разумеется, не рабыня, что за вздор, как можно. Она супруга. И, как всякая кроткая супруга, она тень своего мужа. Такова уж ее судьба. И нужно попытаться ей это втолковать, как-то объяснить эту непреложную житейскую истину. Женщины созданы для мужчин. Энн создана для нее. Она, конечно, незаменима в путешествиях, хорошо переносит жару — а в Персии, между прочим, жарко. Надобно только время — успокоить подругу, все взвесить, все рассчитать. И не задаваться вопросами. Вопросы рождают сомнения. Сомневаться — смерти подобно. Нужно двигаться, неважно куда и даже неважно с кем. Идти, ехать, плыть, убегать, от капризов и слез Энн, от себя, от убийственных сложных вопросов. Смысл — в движении. Движение образуется вращением цифр, скорости, смет, температур, ее железной, механической воли, признававшей лишь самое себя.

Семья, Софья, страсть, Мариана, ее кроткая тайная женушка, ее тень, — все пустое. Все смертно. И она тоже. И значит — только вперед. Еще один перевал, еще одна долина, пещера, красавица, монастырь, рудник, обед, мечеть, источник сероводорода. Пусть все одно, пусть видела не раз. Лишь в этом смысл, в повторах, в безумном инстинктивном движении по кругу — в вечность.