Формы культурного времени зависят от базовых представлений о социуме и его конструктивной основе, типах действия, которые считаются доминантными в организации данного общества и власти в нем. Соответственно, мы можем говорить о циклическом времени (основанном на традиции, традиционном порядке представлений о реальности, структуре и распределении ролей и мало изменяемых механизмах его организации и воспроизводства), линейном (наиболее позднем и сложно устроенном, о нем позже), векторном времени или об истории, то есть об идеологических конструкциях времени – обусловленности настоящего цепочками или логикой событий прошлого, включая и версии path dependency.

История в данном отношении не совпадает с тем, что называется «хрониками», «историографией», сводящимися к более или менее отрефлексированному перечислению важнейших (для держателей национальной культуры или идеологии) событий, выступающих в виде скрытых причин движения времени, или к «памяти», которая представляет собой индивидуальную версию событий, выстроенную как ответ на идеологическую конструкцию истории. «Память» (индивидуальная или коллективная, которая построена по схеме как бы субъективного воспоминания или набора опорных точек, символов для «воспоминания», то есть образования связной «истории» целого или включения в целое) всегда альтернативна «истории», она отрывочна, эпизодична и подчинена логике частного или группового действия. «История» (как содержание времени прошлого в коллективных представлениях) представляет собой относительно систематизированные или упорядоченные массовые проекции на прошлое современного положения вещей, то есть различные версии «происхождения» и «развития» больших коллективов или институтов – государства, «народов», «искусства», «религии», философии, науки, нравов (или для более рафинированных и продвинутых любителей и знатоков – изучение истории идей и отдельных сфер культурной жизни: болезни, морали, стирки, популярной науки, спорта, секса, торговли, великих открытий), которые продвинули «вперед все человечество» или стали существенным вкладом отдельных народов в общий процесс цивилизации.

Без каких-либо исторических компонентов невозможны устойчивые структуры массовой идентичности, поскольку они играют роль фиктивного генезиса настоящего положения вещей. Как показывает опыт всех наших исследований, социальные трансформации постсоветских обществ сопровождаются заметными напряжениями в структуре коллективной идентичности. Об этом свидетельствует усиление массового интереса к прошлому, попытки заново ответить на вопросы: Кто мы? Откуда наши беды? Чем нам гордиться, а что, напротив, вызывает стыд? Социологические исследования показывают устойчивое повышение спроса на историческую литературу, связанную с национальным прошлым, будь то массовая беллетристика, документальная проза или мемуары[319]. Ответом на этот запрос общества оказывается прежде всего появление массы историков-любителей и разнообразные версии «подлинных событий», «разгадки истории». Возникают новые национальные мифы и легенды, узаконивающие давность и славу того или иного народа. Предметом гордости выступают военные победы в прошлом и величие державы, а стыдятся главным образом хронической бедности, неустроенности жизни, грубости нравов, произвола власти и неизбывной забитости населения «великой страны».