Breve pertugio dentro da la Muda (Inf. XXXIII, 22) — начало рассказа Уголино: ‘Узкая щель внутри башни Мыта’. Башня находилась в замке Гваланди, но принадлежала Пизанской коммуне и использовалась в качестве тюрьмы до 1318 г. Как отмечают старые комментаторы (самый ранний коммент. к «Комедии» датируется 1324 г.), Данте называет ее «башней Мыта» потому, что Коммуна запирала там своих ловчих птиц (орлов) на тот период, когда они меняли оперение (ср. «сыновья-птенцы» в пересказе М.): мыт — ‘линька’ (прованс. muda, итал. muta от mutare ‘менять, изменять’). Ср. в Purg. XVII, 19–20: mutò forma / ne l’uccel ch’a cantar più si diletta (‘она сменила облик и превратилась в самую певучую из птиц’). М. «подменяет» петрарковское nuda ‘нагая’ паронимом muda в переводе сонета CCCI на смерть мадонны Лауры: «Где я ищу следов красы и чести, / Исчезнувшей, как сокол после мыта, / Оставив тело в земляной постели» (в оригинале: al ciel nuda è gita — ‘нагой отправилась на небо’) (Petrarca. Rime CCCI, 12–14), но сохраняет фонетику итальянского подрифменного слова: мыта — gita. О других сдвигах в этом переводе см.: 121, с. 108–111; Г. А. Левинтон. Заметки к переводам Мандельштама из Петрарки // LAUREA LORAE: Сборник памяти Л. Г. Степановой. СПб., 2011, с. 50–63. «Сокол после мыта» — т. е. «линялый», 60 сотен таких соколов фигурирует в Песни о Роланде (песнь III) среди возможных подарков Карлу Великому, может быть поэтому Данте сравнивает Карла и Роланда с соколами в той райской сцене, которую ниже комментирует М. (Così per Carlo Magno e per Orlando / due ne seguì lo mio attento sguardo, / com’ occhio segue suo falcon volando. Великий Карл с Орландом, эти двое / Мой взгляд умчали за собой вослед, / Как сокола паренье боевое). У Мандельштама эпитет линючий перешел к державинскому «Снигирю». Pertugio ‘узкое сквозное отверстие’ в стене этой башни (т. е. окно, бойница); признак «узости» усилен определением breve ‘короткое’. Ср. использование музыкального термина alla breve применительно к размерам окна в ст-нии Пастернака «Окно, пюпитр и, как овраги эхом...» (1931): «Окно не на две створки alla breve, / Но шире, — на три: в ритме трех вторых».

В подсознании итальянского народа тюрьма играла выдающуюся роль... Обыкновенные тюрьмы были доступны обозрению, как церкви или наши музеи. «Обыкновенные тюрьмы» как специальные учреждения пенитенциарной системы возникли значительно позже. В средние века узников (пленных, должников, преступников и политически вредных лиц) содержали в монастырских кельях, в башнях крепостей и рыцарских замков и в городских ратушах. Печальную известность приобрели такие места заключения, как Тауэр в Лондоне, темница во дворце дожей в Венеции и подземелья Нюренбергской ратуши. Обычно считают, что рус. тюрьма пришло к нам через польское посредство (не ранее XVI в.) и восходит к средневерхненем. turm ‘башня’ (соврем. нем. Thurm) и, в конечном счете, к лат. turris ‘башня’. По всей вероятности, слова М. могут скорее относиться к тому времени, в котором жил он сам (102, с. 143), точнее — именно к 1930-м г., а не к итальянским «трехсотым» (итальянцы считают века начиная с XIII «сотнями»: ’200 (Дудженто), ’300 (Треченто) и т. д.).