Известная французская писательница Колетт (1873–1954), жившая в Париже по соседству с Вивьен, подробно описывает ее жилище в одной из глав своей книги «Чистое и порочное» (1932):

Кроме нескольких огромных Будд, вся мебель таинственно перемещалась, ненадолго становясь предметом удивления и восхищения, а потом куда-то исчезала… Среди этих зыбких чудес — не столько одетая, сколько закутанная в нечто черное или фиолетовое, — по благоуханному мраку гостиных, загроможденных витражами, в гуще воздуха, спертого из‐за портьер и курящегося фимиама, бродила Рене[1627].

Колетт не очень нравилась такая обстановка, и однажды, «ощутив тошноту от стольких погребальных ароматов», она «попыталась открыть окно — но оно было заколочено»[1628]. Атмосфера в доме была мрачная, но саму Вивьен Колетт описывала как жизнерадостную особу — она никогда не видела ее грустной. Однако упоминала Колетт и о мучивших Вивьен недугах — анорексии и алкоголизме: поэтесса, похоже, питалась чуть ли не одними только фруктами, горстками риса и крепким спиртным. Но, хоть сама она почти ничего не ела, ей нравилось потчевать гостей экзотическими угощениями, как и полагалось хозяйке-декадентке, старавшейся не отставать по части прихотей от гюисмансовского дез Эссента.

Вивьен скончалась 18 ноября 1909 года от непроходимости желудка, пневмонии, туберкулеза или, возможно, от побочных эффектов анорексии: выдвигались разные гипотезы причин ее смерти. Она прожила всего тридцать два года. За три дня до кончины она перешла в католичество. Друзья считали, что главной причиной ее смерти было отсутствие воли к жизни[1629]. Натали Клиффорд Барни — в своих «Приключениях духа» (Aventures de l’ Esprit, 1929) — даже заявляла, что Вивьен была «жрицей смерти, а смерть стала ее последним шедевром». Она поясняла свои слова так: «Это не было самоубийством: убивают себя те, кто любит жизнь, а те, кто любит смерть, дают себе умереть»[1630]. Барни называет писательскую карьеру Вивьен «эволюцией мистика» и добавляет: «Никто не привнес больше мистицизма в свою чувственность и больше чувственности — в свои мистические порывы, чем Рене Вивьен»[1631]. Она нисколько не удивилась, что ее подруга обратилась в католицизм уже на пороге смерти, и заметила, что та должна была «неизбежно прийти к религии, способной, как ничто другое, утолить ее вечную тягу к пышности и к образам, и успокоить ее сердце, давно истощившее себя перед алтарями плотских кумиров»[1632]. Барни усматривала здесь закономерность, повторяющийся мотив, а в самой Вивьен видела «просто очередного поэта, изнуренного страданиями и усталостью», который, «оказавшись в шаге от возможной вечности, принял последнюю разновидность чувственности: католицизм»[1633].