Женщины, месть и феминизм роковых женщин «а-ля Бара»

Бара казалась привлекательной в первую очередь зрительницам, и в пресс-релизе, выпущенном в мае 1915 года, она сама высказала догадку о том, почему это так:

Буква V означает «вампир» (Vampire), а еще она означает «месть» (Vengeance). Вампиры, которых я играю, — это месть женщин нашим эксплуататорам. И пусть у меня лицо вампирши — зато у меня сердце «феминистки»[1876].

Киновед Ева Голден считает, что эти слова ни в коем случае нельзя воспринимать как свидетельство того, что Бара была феминисткой, — а именно так, по ее словам, превратно, и толковали из десятилетия в десятилетие эту цитату. Во-первых, Голден сомневается в том, что эти слова принадлежали самой Баре, а во-вторых, она считает, что, даже если слова ее собственные, «в них высвечиваются худшие мужские страхи перед феминистками» как перед «мстительными гарпиями-кастраторшами»[1877]. Однако второе возражение, пожалуй, просто указывало на то, что Бара не принадлежала к числу тех уравновешенных феминисток, которые нравились самой Голден. Что же касается первого возражения — что Бара вовсе не была (мрачной) суфражисткой и произнесенные ею слова ей подсказал кто-то другой, — с этим, в самом деле, можно отчасти согласиться: позднее Бара отказалась от актерской карьеры потому, что об этом попросил ее муж, а когда в интервью в 1917 году у нее спросили, как она относится к предоставлению женщинам права голоса на выборах, она ответила, что «сильно сомневается в целесообразности всеобщего избирательного права»[1878]. Однако уже через пару лет, в 1919 году, Бара вновь заявила, что выступает за женское равноправие, и добавила, что сама она, «будучи феминисткой», «убеждена в том, что частная жизнь женщины должна иметь устойчивое экономическое основание, и тогда уже она может давать волю своим романтическим порывам»[1879]. В 1921 году актриса в очередной раз выступила с заявлением, в котором можно увидеть симпатии к феминизму:

Я — заступница женщин. Я считаю, что мужчины всегда несправедливо обращались с нашим полом, и даже Природа с самого начала ополчилась против нас и до сих пор продолжает с нами враждовать. Женщине всегда достается от мужчин — как раз по этой причине[1880].

Непостоянство Бары — или, быть может, следование переменчивым капризам рекламного отдела Fox — в том, что касалось взглядов на феминизм, не мешало многим ее зрительницам восхищаться тем, как она причиняет вред мужчинам и мстит им за унижение женского достоинства. Некая Фелишиа Блейк, заядлая поклонница Бары, даже сочинила феминистский «ответ» «Вампиру» Киплинга — женоненавистническому стихотворению, которое легло в основу фильма «Жил-был дурак»[1881]. В конечном счете интереснее даже не взгляды самой Бары, а то, что в рекламных материалах ее старались представить феминисткой, и благодаря этому роли дьяволических роковых женщин наверняка приобретали антипатриархальный смысл. Принимая во внимание мотивы, вплетенные в ее экранный образ, — многие из которых (общая болезненность, змея как повторяющийся атрибут и так далее) соотносятся с известными метафорами декадентского сатанизма, — а также некоторые прямые и косвенные аллюзии на Сатану, можно в широком смысле назвать это разновидностью инфернального феминизма. Однако очевидно, что речь идет о «феминистском» образе, который сегодня многие женщины, вслед за Евой Голден, сочтут весьма сомнительным (причем наверняка ее воспринимали так и некоторые современницы Бары). В романе Ф. Скотта Фицджеральда «Прекрасные и проклятые» (1922) приводится любопытный пример того, как некоторые зрительницы видели в Баре идеал могущественной женщины (хотя, конечно, неверно было бы расценивать это как свидетельство того, что именно так многие женщины думали и в жизни). Фицджеральд описывает одну героиню, стремившуюся походить на Теду Бару и при любой возможности с удовольствием игравшую роль роковой женщины[1882]. Легко представить, что именно таким источником вдохновения Бара наверняка была и для реальных, не вымышленных, поклонниц. И все-таки сложно рассуждать о рецепции образа актрисы среди почитательниц ее творчества, так как документальные источники, где бы об этом рассказывалось, раздобыть очень трудно. Наверное, имеет смысл считать, что публичный имидж Теды Бары выполнял ту же двойственную функцию, что и маска Сары Бернар: он одновременно подрывал и поддерживал патриархальные дискурсы. Во всяком случае, такое предположение выглядит достаточно здравым, хоть мы и не знаем точно, в какую из двух сторон сильнее склонялись чаши весов.