Уорнер прочла книгу Мюррей, как только она появилась в продаже, и послала автору экземпляр собственного дебютного романа вскоре после его выхода[2240]. Через некоторое время они встретились и вместе пообедали, после чего Уорнер отозвалась в одном письме о харизме писательницы-египтолога: «Мне хотелось бы попасть к ней в ковен, и думаю, это получится». Мюррей, в свой черед, понравилась уорнеровская ведьма, но, что не удивительно, изображение дьявола в романе оставило ее в некотором недоумении[2241]. Близкий друг Уорнер Дэвид Гарнетт находил, что две эти книги взаимно дополняют друг друга: «Если мисс Мюррей приводит факты, то мисс Таунсенд Уорнер — первая женщина, приподнявшая завесу над духовной стороной ведьмовского культа»[2242]. Хотя Уорнер явно разделяла взгляды Мюррей, восхищавшейся ведьмовской фигурой, читала ее книгу, а позже еще и подпала под ее личное обаяние, Авашти несколько переоценивает сходство между двумя книгами, когда утверждает, что у обеих заметно «желание развеять лживые россказни о ведьмовстве»[2243]. Я бы сказал, что Уорнер пытается представить не какой-то «правдивый» рассказ, а феминистское контрпрочтение — где Сатана предстает спасителем, а ведьмы — любительницами свободы, — пытаясь тем самым подорвать патриархальный христианский метанарратив, в рамках которого и тайный сговор женщины с Сатаной в Эдемском саду, и ее позднейшая способность становиться ведьмой использовались для ее же принижения, порабощения и угнетения.

Подобно Авашти, Бэкон считает, что уорнеровский Сатана возник под более или менее прямым влиянием Мюррей, и утверждает, что «у него больше общего с дианическим божеством Мюррей… чем с падшим ангелом христианской мифологии»[2244]. Хотя в этом есть кое-что от истины (особенно когда подчеркивается, что божество ведьм — это бог природы), все равно более важной представляется преемственность, связывающая роман Уорнер с романтическим сатанизмом. Тем более что мотив Сатаны как освободителя — центральный для романа Уорнер — в книге Мюррей вовсе отсутствует. Заметны и некоторые другие расхождения со взглядами Мюррей: например, асексуальные отношения Лоры с дьяволом совсем не похожи на те обряды, связанные с сексуальным культом плодородия, которые, по утверждению Мюррей, лежали в основе ведьмовского культа[2245]. По предположению Гэррити, Мюррей, считавшая колдовство формой поклонения природе и исконной религией Британских островов, стала важным ориентиром для Уорнер: ведь та изобразила Лору лесбиянкой, тесно связанной с сельской Англией, этим логовом национальной идентичности. Здесь можно усмотреть попытку натурализовать лесбийство и чуть ли не приравнять его к истинному британству[2246]. Однако, как указывает сама Гэррити, Мюррей не пыталась политизировать ведьму — то есть превратить ее в какого-нибудь агента феминизма или, можно добавить, образцового борца за права лесбиянок[2247]. В целом различия между образами ведьм, созданными Мюррей и Уорнер, кажутся куда более заметными, чем сходство между ними. И тем не менее лекция о ведьмах, которую Уорнер прочитала в марте 1927 года, похоже, была напрямую вдохновлена взглядами Мюррей. Одна из слушательниц позже вспоминала, что Уорнер рассказывала [публике], что ведьмы в действительности считали дьявола богом, только не знали, что на самом деле он — древний бог Плодородия… И что неудивительно, что христианство было потрясено столь древней и чуждой аскетизма религией… [Она] рассказывала, что ведьмы радостно справляли шабаши, не ощущая за собой никакой греховности[2248].