Каждый тезис этой немудрящей пропагандистской конструкции представлял собой логический провал. Прежде всего, сокращение налогов (как показал опыт «нулевых» годов) не могло привести к существенной активизации бизнеса, подавляемого принципиально неналоговыми факторами – почти тотальной коррупцией, произволом монополий, недоступностью правосудия, открытостью экономики перед недобросовестной, а часто и субсидируемой конкуренцией более развитых стран, недоступностью кредитов (из-за незащищенности собственности и произвола банковских монополий, а также из-за чрезмерно жесткой финансовой политики государства) и, наконец, вызванной принципиальным отказом либералов от развития неопределенностью даже среднесрочных перспектив.

Сокращение бюджетных расходов в условиях, когда главным приоритетом федерального бюджета является вывод средств в государственные ценные бумаги США и еврозоны в соответствии с «максимой Дворковича» («Россия должна платить за финансовую стабильность США!»), отнюдь не обязательно и тем более не автоматически ведет к сокращению налогового давления на экономику. Скажем, ощутимое усиление этого давления в десятые годы при интенсивном запугивании общества нехваткой средств в федеральном бюджете проходило при росте неиспользуемых остатков средств на счетах этого бюджета, в основном вкладываемых в иностранные ценные бумаги (на 1 июля 2015 года неиспользуемые остатки составляли 9,2 трлн. руб., что позволяло полностью финансировать расходы бюджета на протяжении семи месяцев), а порой и вовсе при профиците бюджета!

Главное же заключается в том, что адресность социальной поддержки имеет смысл лишь при сравнительно небольшой доле нуждающегося в ней населения, в любом случае не превышающей 30 %. В противном случае дополнительные расходы на организацию проверки нуждаемости существенно превысят экономию от сокращения расходов на социальную помощь. Попытки же удержать расходы хотя бы на прежнем уровне, не допустив их существенного скачка, приведут к сокращению оказания социальной помощи тем, кто в ней нуждается.

Весьма существенно, что в России доля бедных составляла в то время (как и сейчас) не 30, а около 80 %, – если, конечно, не уподобляться российским чиновникам и не понимать под «бедными» нищих, то есть людей с доходами ниже прожиточного минимума, или чиновникам развитых стран, считающих бедными всех с доходом ниже половины среднего уровня данной страны данное время вне зависимости от того, насколько он велик или мал. Объективным критерием бедности является неспособность человека покупать товары длительного пользования из своих текущих доходов (точно так же, как объективным критерием нищеты – недостаточность текущих доходов для приобретения еды). Если текущих доходов хватает и на еду, и на одежду, но не на простую бытовую технику, – семья бедна: это содержательная граница, отделяющая бедняков от семей с доходами уровня среднего класса (последние совсем не обязательно принадлежат к нему, так как средний класс характеризуется не только уровнем потребления, но и определенной психологией, и в целом моделью потребления и стилем жизни).