Я оглянулся. Вполне будничный перекрёсток, перечерченный с двух сторон пешеходными «зебрами», а с третьей – «лежачим полицейским». Кусты сирени окружали его по двум ближним сторонам. Серенькие пятиэтажки выстроили в ряд. Жирафовидные тополя тянули свои шеи выше домов. Ничего запоминающегося, никаких ярких ориентиров, в другой раз пройду мимо – и взглядом не задержусь. Но оказывается, именно здесь в боях с окрестными мальчишками Алексей Булгаков воспитывал в себе право на свой собственный рок, свой голос, свою биографию. В сражениях, разъярившихся когда-то на этом сиреневом перекрёстке, закалялся «металл». Уверен, не будь тех драк, не было бы и обкатки стали…

Алексей тем временем уже тащил меня дальше:

– Сейчас, как пройдём мимо, ещё покажу, где драки у нас происходили…

– А кто твои родители? – спросил я, когда мы закончили осматривать места юношеских боёв.

– Моя мать работала рядом, в «Детском мире» на Зелёном проспекте. А отец работал в ЦАГИ, в Центральном авиационном государственном институте, что на улице Радио, там у них основной центр, а филиал – в Жуковском, и я помню, что отца частенько туда посылали на испытания. Отец меня научил разбираться в самолётной технике. Я навскидку могу определить, какой самолёт летит, какого он типа, сказать, какая у него вместимость пассажиров и сколько он может лететь без посадки… Он же мне объяснил, что такое американский «Шаттл», а что – наш «Союз». Ещё он очень хорошо разбирался в морских кораблях: какие бывают торпеды и торпедные катера… С ним очень интересно было разговаривать.

– А как твои родители относились к тому, что ты рок-музыкой занимаешься?

– Нормально. И не отрицательно, но и не положительно. Мать мне гитары покупала, но особо не поддерживала меня. В принципе в плане творчества я был предоставлен сам себе. Мы брали гитары, ходили здесь и пели песни.

– Какие?

– Да разные! И блатные, и какие-то народные. Вон на той детской площадке мы как раз и орали песни, – указал Булгаков в направлении раскрывшегося меж домами уютного дворика. – И девчонки здесь, конечно, к нам присоединялись. То здесь мы посидим, то там. Что это давало? Я развивал свой голос, поскольку я пел громко. И видно, голос здесь я закалил, поскольку мы орали песни и зимой, и летом.

– Зимой-то, наверное, по подъездам?

– Не только. Мы и на улице частенько пели. Пива выпьешь – и ходишь тут, горланишь. Милиции здесь фактически не было, а из взрослых никто замечания не делал. Спел я однажды две свои песни, ко мне подошёл знакомый парень и говорит, что у него тоже есть песни, которые он сам написал, – так я и его песни попробовал спеть, те, которые мне понравились. То есть я тогда уже попробовал петь песни чужого авторства – и это был очень ценный опыт.