Он не плакал и не жаловался. Он просто попросил посидеть около него на кровати, взял меня за руку и сказал: «Мама, как мне погано!»

Я повела его к знакомым врачам из больницы на ВДНХ, где я тогда работала, и они обнадёжили, сообщив, что глаз есть, но сбит нерв. Ему накапали в глаз каких-то капель и сказали, что надо бы сходить в районную поликлинику.

На следующий день мне на работу звонят из районной поликлиники: «Мы пишем на вас заявление в партком, потому что ваш сын – хулиган! Он послал доктора по-матерному…» Оказывается, когда Толька пожаловался врачихе, что он ничего не видит, она ему сказала, что он всё врёт! Ну, он её и послал! Я сказала Толе, что и я бы её послала!

Тогда я сама поехала с Толей к глазному. Там дежурила другая врач. Она поглядела его и говорит: «Ой! Тут катастрофическая ситуация!»

«Вот видите! – говорю. – А та врач сказала, что он всё врёт…»

Я решила поехать с Толькой в клинику Гельмгольца. Тогда попасть туда было очень сложно, но благодаря своей должности – я была начальником отдела науки и культуры в Министерстве народного образования и курировала павильоны народного образования на ВДНХ – я смогла достать письмо в клинику Гельмгольца, чтобы нас приняли. Там Толю обследовали, сделали снимки и сказали мне, что он выиграл десять тысяч по трамвайному билету, потому что у него была сломана орбита глаза, а глаз остался цел!

Тогда я пошла к другому врачу, к директору павильона здравоохранения, который к нам пришёл из «кремлёвки». Тот отправил Толю к своему знакомому. Тот посмотрел: «Боже мой! Вашему сыну осталось жить полтора часа!» Оказывается, сломанные кости уже упали в полость и там всё загноилось. И гной уже пошёл в мозг. В общем, три дня его откачивали! И все эти дни, пока мы ездили по врачам, Толя ни разу не пожаловался на боль. Его болезненное состояние выразилось только в том, что он послал врачиху из районки по-матерному…

А однажды Толя сбежал из дома. Он тогда уже начал везде выступать, и был какой-то клуб на Петровке, куда он ходил с одним мальчиком из нашего подъезда. Толя играл, и, соответственно, ему наливали там выпить. Разумеется, мама этого мальчика мне однажды пожаловалась на них, и мы решили серьёзно поговорить с ребятами. Своему Колечке она пообещала, что если он не перестанет ходить в этот клуб, то они его накажут и выгонят из дома – и Колечка труханул. А когда я Толечке пригрозила, что выгоню его, он развернулся и ушёл. Совсем ушёл. И я понятия не имела, где он: Москва велика! А ведь он учился только в десятом классе. Я обзвонила всех его приятелей, но никто не знал, где его искать.