Светлый фон

Флорио положил книгу Бальтазара на стол и открыл другую – профессора Симонена, который считает изучение крови под микроскопом абсурдным. «И вы применили именно этот метод, – крикнул Флорио Ундрицу, – который полвека назад еще был признан всеми специалистами ложным и ошибочным! И именно на основании этого метода Жакку обвиняется в убийстве и должен быть осужден!»

Бурная риторика Флорио оказала свое действие на присутствующих, но только он растратил «патроны» впустую. Если бы Флорио и его помощники потрудились бы внимательнее изучить работу Ундрица, то поняли бы, что Ундриц строит свой метод на идентификации белых кровяных телец, лейкоцитов, а исследование красных телец эритроцитов, на которые так ополчились Туано и Бальтазар, в его работе имеет второстепенное значение. Флорио зря старался.

Ундрицу не стоило труда опровергнуть речь адвоката, за что ученый был вознагражден аплодисментами. Пусть он, Ундриц, и не знаком с трудами судебных медиков, но, судя по их представлениям о микроскопном методе исследования крови, этим великим умам место в музее. Флорио, очевидно, мало что понял из речи Ундрица. Уяснил лишь, что его атака не удалась, и быстро передал слово экспертам защиты: вот они-то в данном предмете разбираются лучше. Во время демонстрации диапозитивов Ундрица Флорио гневно обратился к суду: «Кровь! Кровь! Ваша честь, скажите мне, где вы тут видите кровь?»

На следующее утро, 28 января, выступал первый из экспертов, приглашенных Флорио, – ле Бретон. Очевидцы сообщали, что после вчерашнего своего поражения Флорио тщательно планировал его выступление. Ле Бретон должен был появиться в зале суда и на протяжении двух часов жестко наступать на Ундрица и его коллег, чтобы посеять недоверие и смятение среди присяжных. После чего ле Бретон под предлогом лекции в Париже должен был уехать, избегая, таким образом, опасной дискуссии с Ундрицем и другими специалистами.

С чемоданом фотографий и диапозитивов в зал суда вошел ле Бретон – невысокий мужчина. Он торжественно приветствовал председателя суда и присяжных. Потом взглянул на Моро, Альдера и Бока и произнес: «Вы были призваны, чтобы положить на чашу весов свое авторитетное мнение об этом методе. Полагаю, данный метод, если применять его в судебной медицине, слишком опасен. Я прибыл в Женеву, намереваясь разъяснить вам эти опасности, чтобы ошибки этого метода не привели к ошибке правосудия».

Его пафосное высказывание поначалу привлекло внимание зала. Несмотря на свое пристрастие к театральности, ле Бретон все-таки умел говорить просто. Он описал давно проверенные методы исследования крови, даже доступно представил, что такое проба Кумбса, которая до тех пор была «чем-то таинственным». И перешел в наступление. Он опасается, провозгласил ле Бретон, повысив голос, что из тридцати следов крови при помощи метода Кумбса, признанного, но еще очень молодого анализа, только в одном из следов может быть обнаружена человеческая кровь, но не в остальных и особенно не в тех, которые смешались с клетками печени. Все обвинение строится лишь на методе Ундрица. Вот уже двадцать лет ле Бретон работает с этими вопросами, и они так трудны и ответственны, что в редких случаях можно быть полностью уверенным в результате. Можно ли выносить приговор на основании метода, которому всего год и каким владеет только один человек? Можно ли основываться при вынесении приговора на процедуре, которая, даже если и верна, сначала нуждается в долгосрочной проверке, прежде чем позволит осудить человека?