Дообследование одежды Цумбаха и особенно место ножевого удара на поясе брюк дало защите надежду. Если бы дело возобновилось, то возник бы вопрос – как на кинжал попали следы человеческой крови и клетки печени, обнаруженные Ундрицем. Ответ представлял бы чисто академический интерес, но для процесса Пьера Жакку никакого значения уже не имел бы.
В общем, к тому времени, когда заговорили о научном доследовании по делу Жакку, метод Ундрица, по выражению одного серолога, «сам собой уже ушел в прошлое в истории гематологии». Никто не знал, какое будущее ждет и этот метод, и прочие исследования крови. В 1961–1963 гг. метод Ундрица стали забывать, а изучение следов крови развивалось своим чередом. Он исчез, будто был создан лишь для того, чтобы встряхнуть криминалистическую гематологию и шокировать общественность, пока шел процесс Пьера Жакку. Шокировать настолько, чтобы придать науке стимул к новому развитию. Не случайно это произошло именно на территории Швейцарии, где судебная медицина и криминалистическая серология, прежде всего в Берне и Женеве, немедленно сделали выводы из последних событий и стали развивать новаторские методы и идеи в серологии и гематологии. Особенно в Берне, где профессор Лойппи, ученый цюрихской школы, всего за несколько лет полностью преобразовал Институт судебной медицины. Здесь начали применять и развивать новейшие методы определения группы крови и резус-фактора, отсюда в 1961–1962 гг. эти знания и опыт распространились в Англию, Швецию, Францию, а потом и по всей Европе. Этому обновлению науки способствовали и Морис Мюллер в Лилле, и Вольфганг Мареш, последователь профессора судебной медицины Веркгартнера в Граце. Методы определения группы крови вошли в научный обиход под двумя таинственными названиями: «метод Оухтерлони» и «смешанная агглютинация». Развитие этих методов, пришедших на смену «Уленгуту», «Латтесу» и «Хольцеру», безусловно, звездный час серологии.
22
22
В период между 1961 и 1965 гг., когда усовершенствованные методы серологии распространялись по Европе, произошло множество случаев, которые потребовали их применения. К таким случаям прежде всего относится преступление, совершенное в крошечном южнонемецком местечке Райхельсхофен 10 мая 1962 г. Как раз там, где пересекались федеральные трассы B-25 и B-470, находилось неприметное хозяйство бондаря Фридриха Линдёрфера, тихого, незаметного человека лет шестидесяти. На первом этаже его дома располагались кухня, гостиная, спальня, узкая кладовая и бочарная мастерская с окнами во двор, а во дворе – сарай и свинарник. Сам Линдёрфер обитал в первом этаже с женой Элизой и двумя взрослыми сыновьями, которые уезжали на работу в другой город. В мансарде было еще три комнаты и чердак. Двери обеих комнат выходили на узенькую лестничную площадку, откуда лестница вела в прихожую дома на первом этаже. В одной из комнат в мансарде в убогой тесноте ютились дочь Линдёрфера Эрика с мужем и ребенком. Еще две комнаты и чердак «принадлежали» Лине Линдёрфер, 52-летней сестре бочара, портнихе, с врожденным дефектом тазобедренного сустава. Линдёрфер как старший ребенок своих родителей унаследовал их небольшую усадьбу с условием предоставить увечной сестре для проживания три комнаты.