У Хебергера возникло подозрение, которое сначала и ему самому казалось абсурдным. Ему не давали покоя показания жителей Райхельсхофена – многие всерьез обращали внимание на враждебность, с какой к пропавшей женщине относились в семье ее брата. Сестры Лины, посещавшие родительский дом, подчеркивали, что их брат Фридрих стремился любой ценой завладеть комнатами Лины в мансарде. Он был всего лишь бочаром, небогатым крестьянином, и если бы сестра потребовала компенсацию за комнаты, заплатить ему было бы нечем. Очевидно, он просто задался целью выжить ее из дома путем издевательств. Фридрих и его семейство запирали от Лины дрова, выставляли под дождь ее велосипед, забирали себе ее участки в саду. Стало известно, что брат угрожал сестре: «Подожди, придет время – вышвырну тебя на улицу. Рада будешь унести ноги». В кухне пропавшей Хебергер обнаружил записи малограмотной Лины о ее взаимоотношениях с семьей брата. Например: «1960. 5 февраля он сказал выбьет мне все зубы», «5.3.61… хочет выбросить мои вещи». Стоило ли искать женщину по всей Западной Германии, если тайна ее исчезновения – здесь, в самом доме Линдёрферов? А если низкорослый, застенчивый, неловкий бочар знает эту тайну? Хебергер еще раз собрал и проанализировал все показания Фридриха Линдёрфера, его жены, детей и соседей об отъезде Лины. Никто, кроме брата, не видел, как сестра уезжает. Все пересказывали только слова Линдёрфера. И, разбираясь в этом, Хебергер сразу наткнулся на множество противоречий. Начальника местной полиции Пфлигля бочар уверял, будто не может описать ни автомобиль, в который села сестра, ни незнакомца за рулем, но через несколько дней Линдёрфер уже дал несколько описаний и того и другого. Согласно первой версии, машина стояла около пивоварни, затем бочар уверял, что на дороге в сторону Адельсхофена; потом – на дороге на Эндзее, наконец, около кузницы на углу Клаппенвег. И автомобиль был то серый, то зеленый, то желтый. Лина была одета вроде бы то в серое, без пальто, то в светлом пальто и с платком на голове.

Конечно, можно было предположить, что Линдёрфер не разглядел, не понял, забыл, растерялся. Или с самого начала врал, затем сам забывал, что он там насочинял ранее. Может, Лина вовсе не покидала дома? А если бочар убил свою сестру, не сумев выжить ее из дома, и счел убийство самым дешевым способом избавиться от нее и заполучить себе весь дом?

Хебергер отослал остатки еды из кухни Лины на экспертизу в Мюнхен, чтобы проверили на наличие яда. Никаких ядов в пище не обнаружили. Тогда он стал искать в комнатах пропавшей следы борьбы, особенно внимательно – следы крови. Но у полиции в Ансбахе не было ни средств, ни опыта для системного обнаружения и идентификации следов крови. На крышке одного старого колодца заметили несколько бурых пятен, похожих на кровь. Вырезали деревянные фрагменты. Показались подозрительными и рабочие штаны и башмаки Линдёрфера. 21 июля по распоряжению Хебергера вскрыли линолеум в комнатах Лины и переслали в лабораторию в Мюнхен. Никакой крови нигде не было. Хебергер и его сотрудники вынесли из усадьбы Линдёрферов кучу всякого хлама в надежде обнаружить следы пропавшей женщины. Напрасно! В конце июля поиски в усадьбе прекратили и снова сосредоточились на версии отъезда и убийства в пути. Проходили недели – ничего. И Хебергер во второй раз обратился к усадьбе бочара. 23 августа он и его коллеги снова появились в старом доме на перекрестке двух федеральных дорог. И опять Хебергер стал искать следы крови. Он привез с собой ультрафиолетовую лампу-детектор, которая как средство для поиска следов крови вызывала большие сомнения. На сей раз Хебергер уловил за деланым равнодушием семьи Линдёрфер нервозность и тревогу. Искали часами – никаких подозрительных следов. После 23 августа Хебергер был близок к тому, чтобы прекратить расследование и закрыть дело.