Такой поворот событий свидетельствовал о возвращении благоволения Сталина к Берии. Трудно сказать, чем руководствовался постаревший вождь. Возможно, он опасался очередного возвышения органов безопасности, распространивших влияние на партаппарат и армию. Во всяком случае, он отдавал себе отчет в том, что его окружение все больше отходит от конкретных государственных дел, путаясь в сетях ими же сотворенных интриг. Сталину удалось так наладить работу общественного организма, он заручился таким авторитетом и доверием народа, что страна восстанавливалась и развивалась как бы сама собой, прежде всего усилиями трудящихся и руководителей на местах по «спущенным сверху» планам. Так что в ожидании его смерти претенденты на высшие посты имели возможность активно интриговать, исполняя при этом, конечно же, свои непосредственные обязанности.

В этом отношении легче всех было тем, кто занимался партийными делами и курировал органы госбезопасности (то есть Хрущеву и Маленкову). По мнению П.А. Судоплатова: «Сталин с помощью Маленкова и Хрущева хотел провести чистку в рядах старой гвардии и отстранить Берию». С такой версией трудно согласиться. Ряды старой гвардии были и без того основательно вычищены. А с Берией, скорее всего, хотели разделаться Маленков и Хрущев. Оба видели в нем серьезного соперника (к тому же у Берии на них вполне мог быть серьезный «компромат»).

Более верным и достаточно обоснованным представляется мнение В.В. Кожинова о том, что Хрущев был затребован в Москву (по-видимому, по рекомендации Маленкова) в связи с проведением жестких партийных «чисток» в столице и Ленинграде. Об этом проговорился в своих мемуарах сам Хрущев. Он же странным образом, придя к власти, постарался срочно избавиться от Абакумова.

«Почему Хрущев так энергично спровадил Абакумова на тот свет? Чего он опасался? – писал К.А. Столяров. – Определенно ответить на эти вопросы крайне сложно, – находясь у власти, Хрущев позаботился о том, чтобы изобличающие его документы были уничтожены…» Уже сам факт уничтожения документов обличает Хрущева в преступлениях, и не только служебных.

В.В. Кожинов, сославшись на хрущевские уверения, согласно которым он не имел ровно никакого отношения к «Ленинградскому делу», даже и «документов не видел», продолжил: «Но на всякий случай Никита Сергеевич все же сделал следующую оговорку: «Не знаю подробностей этого дела, допускаю, что в следственных материалах по нему может иметься среди других и моя подпись».

Как же так? «Документов не видел», а подпись под ними, «допускаю», поставил?! Или другое противоречие: Сталин переводит Хрущева (по его же признанию) в Москву секретарем ЦК из-за «Ленинградского дела», но затем-де не говорит ему об этом деле ни словечка!»