— Прошу прощения, не рассчитал, Виктория.

Она отошла от них, ее окружили рабочие. Угрюмов приблизился к Дубенко, ласково поглядел на него и просто сказал:

— Поздравляю.

— Спасибо.

— Поздравляю тоже.— Кунгурцев вопросительно посмотрел на Дубенко: — Но как с горняками? Вы обещали послать машину над поселком и шахтами.

— Я обещал сделать это между двумя сменами?

— Да.

— Будет сделано... Придется снова вам полетать, Романченок.

— Есть. Давно не ходил, соскучился.— Обратился к бортмеханику: — Левая нога чуть-чуть заедает. Может быть, застыла смазка, а может быть, нужно что там ослабить.

— Будет все нормально, товарищ капитан.— Бортмеханик пошел к машине, унося с собой парашют Романченка.

Возле самолета копошились черные фигурки людей, особенно выделяющиеся на его белом фоне. Еле заметное струйчатое облачко колебалось над машиной — она остывала. Хвост уже засахаривался инеем.

— Завтра дадим восемь,— сказал Дубенко,— а потом... будем доводить суточный выпуск до пятнадцати машин.

— Начнется обыденная кропотливая жизнь, Богдан Петрович,— сказал Угрюмов.

— Обыденная, кропотливая,— повторил Дубенко.— А все-таки эти будни принесут праздник победы...

Глава не последняя

Дубенко стоял на высоком угорье. Рядом с ним, прижавшись к его плечу, притихшая, похудевшая Валя. Снег не рассыпался под ногами. Он слежался и где-то внизу, ближе к земле, стал совсем влажным. Венок сизой тайги окаймлял гористые горизонты, и над тайгой в западной стороне поднялись перистые облачные тучи, подсвеченные солнцем. Может, это отражение недавнего северного сияния, может, фантастические отблески далеких сражений!

Город разбросался черными домами, поселками шахт по всем склонам трудолюбивых

Уральских гор. Дома казались обгорелыми — следы постоянного угольного дыма; и сейчас над городом повис туман. Но здесь, на взгорье, сияли снега, воздух был чист, и можно было дышать всей грудью.