Между тем Джейк пытался изучить возможность встречи Рухани и Обамы. Вначале мы получали положительные сигналы от Зарифа и иранских посредников, но чем дольше Рухани и его политические советники рассматривали эту идею, тем больше опасались потенциальной негативной реакции в Тегеране. Рухани уже произвел настоящий фурор в ООН, решительно заявив, что, в отличие от Ахмадинежада, признает холокост, и работал вместе с Зарифом, выступая на множестве встреч и раздавая интервью, чтобы полностью изменить лицо иранский дипломатии. Как только иранцы начали давить на нас, выдвигая в качестве предварительного условия даже краткой неофициальной встречи удовлетворение хорошо известного нам требования признать их «право» на обогащение ядерного сырья, стало очевидно, что игра не стоит свеч.

К немалому нашему удивлению, в последний день пребывания Рухани в Нью-Йорке иранцы сами обратились к нам с предложением организовать телефонный разговор двух президентов. Никаких предварительных условий они не выдвигали. Беседа состоялась, когда Рухани уже следовал на своем автомобиле в аэропорт. Пауза, когда в трубке были слышны лишь длинные гудки, показалась нам длиною в жизнь. Джейк, естественно, волновался. Правильный ли ему дали номер? А вдруг это был розыгрыш и нам ответит какой-нибудь радиоведущий из Канады? Наконец Рухани снял трубку. Они с Обамой дружески беседовали 15 минут. Обама поздравил Рухани с победой на выборах и подчеркнул, что теперь у них появилась историческая возможность решить ядерную проблему. Учитывая, что разговор, возможно, прослушивается представителями множества спецслужб, Обама говорил о секретных двусторонних переговорах завуалировано. Рухани ответил столь же конструктивно. Финал был почти сюрреалистическим: заканчивая разговор, он по-английски пожелал Обаме «хорошего дня». Едва мерцающая возможность разгоралась все ярче.

Мы еще дважды встречались в октябре в знакомой обстановке оманского пляжного клуба. Главным источником недовольства иранцев оставался вопрос об ослаблении санкций. Мы твердо стояли на своем, предлагая разморозить на полгода лишь примерно $4 млрд – значительно меньше, чем иранцы, которые добивались размораживания всех $18 млрд. Кроме того, у нас были серьезные расхождения в вопросе об ограничении работы предприятия по производству тяжелой воды в Эраке, а также по формулировкам в пункте о «праве» иранцев на обогащение ядерного сырья. Стремясь учесть некоторые главные источники беспокойства, на которые указывали критики процесса в формате «Шестерки», мы (с некоторым опозданием) начали настаивать на замораживании не только установки, но и производства новых центрифуг. Это вывело Арагчи из себя.