Вскоре сложился и формат переговоров по секретному каналу. Мы начинали с пленарного заседания, на котором присутствовало по пять представителей обеих стран, а затем переходили к беседам в узком составе, иногда с глазу на глаз. Тахт-Раванчи и Арагчи чаще всего беседовали со мной и Джейком, а наши коллеги подробно обсуждали множество деталей, касающихся предлагаемых нами ограничений и мер контроля, а также ослабления санкций, которые больше всего заботили иранцев.

Самая сложная задача, стоящая перед нами, заключалась в том, чтобы не обмануть ожиданий иранцев относительно степени предлагаемого нами ослабления санкций на срок действия временного соглашения. Мы полагали, что лучшим инструментом частичного ослабления санкций было бы размораживание иранских нефтяных доходов, поступавших на счета в иностранных банках в объеме примерно $18 млрд за полгода. Размораживание части этих активов позволило бы нам сохранить полную архитектуру санкций и рычаги влияния, которые могли понадобиться позже на переговорах по всеобъемлющему соглашению. Неудивительно, что на вопрос о том, чтó считать «частичным» ослаблением санкций, иранцы смотрели несколько иначе, чем мы. Они упорно настаивали на размораживании всех $18 млрд в обмен на принятие ими ограничений на ядерную программу сроком на полгода. Мы, однако, сразу оговорились, что речь может идти лишь о сумме, не превышающей примерно $4 млрд.

Другая проблема была связана с озабоченностью иранцев тем, до какой степени они могут верить обещанию администрации США в течение полугода не вводить новые санкции, учитывая позицию Конгресса. Их беспокойство нельзя было назвать необоснованным. Мы подробно объясняли, как работает наша политическая система и почему мы уверены, что администрация выполнит свое обязательство, если Иран пойдет на серьезные ограничения ядерной программы в соответствии с обсуждаемыми требованиями. Но иранцев не убеждали наши объяснения – как, впрочем, и нас, учитывая некоторую неустойчивость американской политики.

– Лучшее, что мы можем сделать, – сказал я Арагчи, – заключить серьезное всеобъемлющее соглашение и затем строго соблюдать его.

Через несколько лет оказалось, что это были пустые слова.

После этого раунда переговоров стало ясно, что впереди нас ждет долгая и утомительная работа. Однако мы уже видели, что начали понимать друг друга. В ответ на не слишком значительное ослабление санкций мы могли добиться замораживания иранской ядерной программы и полного закрытия отдельных ее направлений. Рухани и Зариф, видимо, хотели показать критикам у себя дома, что способны быстро добиться прогресса и ослабления санкций. Мы информировали обо всем этом Белый дом и госсекретаря Керри, прекрасно понимающего, что важно меньше обещать, но больше делать. Мы также указали на особую озабоченность иранцев сохранением секретности канала. В ходе неофициальных бесед и Тахт-Раванчи, и Арагчи не раз напоминали, что в случае преждевременной огласки иранское руководство торпедирует переговоры.