Что касается упомянутого уважаемым генералом созданного германским командованием шести-восьмикратного превосходства в силах и средствах на направлениях «танковых клиньев» (главных ударов), то едва ли следовало повторять вслед за бывшим предвоенным начальником ГШ этот тезис. Уж кому-кому, но генерал-полковнику военной разведки не могло не быть понятным, причем изначально, что это не те цифры, о которых стоит говорить. В начале агрессии фрицы шли в прорыв с плотностью от 30 до 50 (а нередко и до 80) танков на 1 км фронта прорыва. Учитывая же, что в начале агрессии в танковой дивизии вермахта было в среднем примерно до 200 танков, то, следовательно, она могла идти в прорыв на фронте протяженностью в 4 км. И на таком же фронте вместе с танковой дивизией, как правило, наступала еще и пехотная дивизия. А нередко еще по соседству, но бывало, что и вместе, наступала моторизованная дивизия вермахта. Просто для сведения: одна танковая дивизия вермахта в момент вторжения — это 16 000 чел., в среднем до 200 танков, 192 орудия, в том числе 53 противотанковых, 25 бронемашин[451], а одна моторизированная дивизия вермахта в момент вторжения — это 14 029 чел., 37 бронемашин и 237 орудий и минометов, из которых 63 противотанковых[452]. О пехотной дивизии было сказано выше.

И в таком случае более чем уместно, оправданно и аргументированно обосновано следует говорить не о 6—8-кратном превосходстве фрицев, а как минимум на порядок большем превосходстве. И то, подчеркиваю, как минимум на порядок, потому что в реальности почти повсеместно вследствие указанных причин, допущенных по вине нашего же командования, превосходство фашистских гадов было на несколько, а то и несколько десятков порядков больше, сколь бы парадоксально сие ни прозвучало. Ведь в действительности одной немецкой дивизии в полосе ее наступления примерно 4–5 км в обороне противостоял в лучшем случае отдельный батальон от стрелковой дивизии, так как наша дивизия была растянута до 40–50 км!