Это заявление было вызвано не столько стремлением оправдать ту роль, которую Великобритания сыграла в палестинской трагедии, сколько желанием сделать дружественный жест по отношению к арабскому миру. В это время уже стало очевидно, что при официальном нейтралитете Лондон, безусловно, склоняется на сторону палестинских арабов.

Несмотря на официальный стиль документа, слова о том, “что было сделано за последние тридцать лет”, имели под собой реальный смысл. Позже, когда страсти поостыли и раны затянулись, евреи не раз имели случай вспомнить, чем они обязаны Великобритании. Что ни говори, а возможность укрепиться в Палестине им дала Декларация Бальфура. На протяжении тридцати лет, за исключением последнего полугодия мандата, Палестина являлась членом Британского Содружества и в этом качестве могла рассчитывать на помощь английских армии и флота, которые защищали евреев не только от Роммеля, но и от муфтия. Кроме того, членство в Британском Содружестве давало колоссальное преимущество — возможность участия в торгово-финансовом стерлинговом блоке. Ишув имел в Англии практически неограниченный рынок сбыта цитрусовых, а в самой Палестине торговлю оживляло присутствие английского военного и гражданского персонала. Административная деятельность англичан в Палестине была на таком же высоком уровне, как и в Египте и Ираке, а юридическая система не уступала законодательству всех остальных государств Содружества. Столь значительные достижения заслуживали более достойного финала, чем тот, к которому привел страну Бевин.

За немногими исключениями, арабы рассчитывали на восстановление контроля в своей части Палестины, а возможно, и на большее — в том случае, если правительства соседних государств выполнят свое обещание и захватят всю страну. С другой стороны, судьба, ожидавшая евреев в случае вторжения пяти арабских армий в их только что созданную республику, стала бы тем последним ударом, которого сионисты ожидали на протяжении последних пяти-десяти лет. После Катастрофы европейского еврейства и трагедии перемещенных лиц ни один из руководителей Еврейского агентства — ни Вейцман, ни Бен-Гурион — не рассматривал самостоятельную государственность как категорически необходимую цель сионистов. Если они и думали о суверенитете, то в рамках Британского Содружества или под опекой ООН. Но судьба повернулась так, как нередко случалось в еврейской истории. Путь к цели всегда лежал через небывалую трагедию. Еврейский национализм возродился во второй половине XIX в., в тот момент, когда европейский антисемитизм принял новые и особенно опасные формы. Еврейский национальный очаг был создан в период, когда с большим запозданием начал набирать силы арабский национализм, до этого бывший самым слабым движением среди аналогичных в Оттоманской империи. После этого началась иммиграция — волна за волной, и благодаря сионистскому эксперименту возникла жизнеспособная община, которая состояла большей частью из отверженных, нищих изгнанников, бежавших в период между двумя войнами из Европы, отравленной ядом юдофобии. Когда же европейские евреи наконец осознали, что Палестина — последнее их убежище, двери в нее закрылись, и над еврейством нависла смертельная угроза. Даже резолюция ООН о разделе Палестины в лучшем случае казалась результатом не характерных для западного мира угрызений совести — ведь ее гуманизм не заходил настолько далеко, чтобы обеспечить безопасность обоим народам Палестины. И если арабские государства еще могли позаботиться об арабах Святой земли, то евреям угрожала вполне реальная опасность нового геноцида. Казалось бы, зная свою историю, евреи и не могли ожидать ничего лучшего. Но, как выяснилось, ишув не собирался мириться с таким развитием событий.