Людские ресурсы страны также были ограниченными. Население окружающих арабских стран превосходило население Израиля в соотношении сорок к одному, а их вооруженные силы — восемь к одному. Даже после заключения соглашения о перемирии правительство Израиля не могло быть уверенным в сохранении договоренностей с соседями, не всегда держащими данное ими слово. Следует также подчеркнуть, что на протяжении первых двух десятилетий существования Израиля в качестве независимого государства в соседних арабских странах произошло не менее двадцати политических переворотов, совершенных, как правило, военными группировками; при этом ни один из пришедших к власти режимов даже не пытался смягчить политику своей страны по отношению к Израилю, опасаясь лишиться поддержки населения. Более того, сама враждебность этой политики выглядела довольно специфически: она не увязывалась с какими-либо конкретными политическими или территориальными претензиями, ее основой не являлись притязания на земельные или водные ресурсы Израиля либо его полезные ископаемые. Очевидно было, что арабские страны были охвачены одним, всепоглощающим и не оставляющим сомнений, стремлением: уничтожить Израиль как независимое государство.

Для отражения возможной агрессии еврейское государство располагало более чем скудными ресурсами — и территориальными, и военными, и людскими. У него не было ни друзей, ни покровителей. Израиль являлся единственной ближневосточной страной, которая не принадлежала ни к какому оборонительному пакту или политическому альянсу. У Израиля не было достаточных средств и практически не имелось профессиональных дипломатов, чтобы заняться установлением зарубежных связей. Действительно, первый министр иностранных дел Израиля Моше Шарет (Черток), соратник Бен-Гуриона со времен второй был человеком блестящих способностей и редкого обаяния, отличавшийся особым языковым даром и умением вести переговоры. Его ближайшие помощники, Реувен Шилоах и Вальтер Эйтан[371], также были людьми, преданными своему делу и необыкновенно увлеченными своей работой; однако их подчиненные не всегда и не в самой полной мере отвечали требованиям, предъявляемым к сотрудникам внешнеполитического ведомства. Кроме того, даже в 1968 г., то есть двадцать лет спустя после образования государства, персонал всего восьми дипломатических представительств Израиля за рубежом составлял десять и более человек, тогда как в двенадцати представительствах работало лишь по одному человеку, а в остальных — по три человека и менее.

Ощущение, что страна недостаточно защищена от угрозы извне, долгое время оставалось навязчивой идеей израильского руководства. Единственное преимущество, имевшееся у правительства в этой связи, носило характер чисто политический. Национальная изоляция являлась гарантией того, что хотя бы в сфере внешней политики у правительства имеется определенная свобода действий. Собственно говоря, кнесет не играл практически никакой роли в иностранных делах; он даже не ратифицировал договоры Израиля с зарубежными странами. Проходившие в кнесете дебаты по вопросам внешней политики были полезными в основном тем, что давали общественности пищу для ума, хотя даже такого рода обсуждения, как правило, случались не чаще одного раза в год. Впрочем, Комиссия кнесета по иностранным делам заседала еженедельно, заслушивая выступления и отчеты министров, дипломатов и армейского руководства; ее заседания были закрытыми, а их участники давали подписку о неразглашении. Членство в этой комиссии было особо почетным, поскольку давало возможность оказывать определенное воздействие на курс внешней политики страны. Но, тем не менее, выбор вопросов для обсуждения и право принимать решения оставались прерогативой кабинета министров.