Первоначально Картер ознакомил с этими рекомендациями Ицхака Рабина, который в марте 1977 г. прибыл в Вашингтон с официальным визитом. Реакция израильского премьер-министра была прохладной; он предупредил, что Израиль никогда не согласится вернуться к линии перемирия, существовавшей до 1967 г., и не откажется от “контроля безопасности” над Западным берегом; что же касается участия представителей ООП в Женевской конференции, то Рабин категорически отверг такую мысль. Последующее избрание Менахема Бегина оказалось и вовсе холодным душем для американского президента и его советников. Прибыв в Вашингтон в июле 1977 г., Бегин особо подчеркнул, что все участники Женевской конференции изначально должны согласиться на соблюдение Резолюций ООН № 242 (Гл. XXI. Объединение дипломатических усилий) и № 338 (Гл. XXIV. В СССР проявляют беспокойство), предусматривающих наличие у всех сторон конфликта права жить в мире и безопасности. Добиться такого согласия от арабских стран, и особенно от Сирии, представлялось невероятным.

Если на Джимми Картера наличие препятствий на пути к возобновлению переговоров произвело отрезвляющее впечатление, то Садат отнюдь не утратил надежду. Египетский президент уже продемонстрировал свое намерение достигнуть мирного modus vivendi с Израилем. Он принял условия соглашения 1974–1975 гг. и в июне 1976 г. возобновил, в одностороннем порядке, судоходство по Суэцкому каналу. Однако, согласившись на все сказанное, Садат вряд ли был готов к тому, чтобы его усилия утонули в процедурной трясине Женевской конференции. Подобно Бегину, он не испытывал никаких иллюзий относительно той обструкционистской роли, которую СССР намеревался сыграть в Женеве, загнав Египет в угол и заставив его плясать под дудку Сирии и арабских стран, которые впоследствии составили Фронт отказа[289]. Ранее Москва уже была, усилиями Киссинджера и самого Садата, исключена из переговоров о разъединении. И вот теперь, в октябре, американский президент продемонстрировал свою доверчивость, пригласив Кремль опубликовать совместное с Белым домом коммюнике, которое призывало бы стороны конфликта вернуться в течение трех месяцев к прерванным в 1973 г. женевским переговорам. Собственно говоря, сделав такое предложение, с неизбежностью ведущее к провалу контактов, Картер — сам того, быть может, не желая — подтолкнул Садата к конкретным действиям. У египетского президента теперь не оставалось иного выхода, кроме как действовать самостоятельно, на свое усмотрение.

Определяя курс страны на будущее, Садат не мог не воспользоваться неожиданной благоприятной возможностью, которую предоставили израильтяне. Формируя свой кабинет, Менахем Бегин буквально поразил коллег выбором министра иностранных дел. Им стал Моше Даян. Отставной генерал не был членом правящего блока во главе с Ликудом (он предпочитал называть себя “независимым”). Тем не менее он пользовался полным доверием Бегина. Во-первых, Даян был самым бескомпромиссным ястребом во всем лейбористском лагере и убежденным сторонником удержания Западного берега под израильским контролем. Вместе с тем будучи в высшей степени прагматичным политиком, он не придавал никакой мистической значимости Синаю. Действительно, в период 1967–1973 гг. Даян был единственным членом кабинета министров, возглавляемого Партией труда, который не считал безусловно необходимым удерживать захваченные территории на Синайском полуострове. И до Войны на истощение, и в ее ходе он давал понять, что согласился бы на отход из зоны Суэцкого канала в обмен на обязательство Египта придерживаться мирного подхода к разрешению всех споров и конфликтов между двумя странами. Заняв пост премьер-министра, Бегин также проявил интерес к такого рода компромиссу. Однако новый премьер-министр намеревался получить взамен не столько обязательство Египта относительно его мирной политики в целом, сколько согласие на свободу действий Израиля в Иудее и Самарии, что являлось своего рода идеологическим наваждением Бегина на протяжении всей его жизни. Даян, с его репутацией “голубя” в Синае и “ястреба” на Западном берегу, был в этом смысле незаменимым политиком, который мог бы склонить к такой мысли сначала египтян, а затем и израильтян. Таким образом, премьер-министр изложил свою стратегию Даяну, и тот выразил свое согласие. После этого Бегин выдвинул кандидатуру Даяна на пост министра иностранных дел и затем приложил немало усилий, убеждая кнесет одобрить свое предложение.