Внутренняя борьба у бабановской Полины не заканчивалась и после того, как Жадов обещал выполнить ее требования. Сколько непритворного испуга и тревоги выражали глаза Полины — Бабановой, когда она слушала его горестный монолог о погибших мечтаниях юности. До нее не доходил прямой смысл его слов. Но какая душевная боль за своего бедного Жадова слышалась в ее голосе, когда она обращалась к нему с заключительными репликами в финале акта.

Нет, еще не все потеряно, казалось зрителям, напряженно следившим за ходом драматического поединка, который разыгрывался в душе Полины. Невозможно, чтобы погибло это чистое, прекрасное создание, каким-то чудом выросшее в среде хищников и нравственных уродов, в атмосфере духовной нищеты и всеобщего морального растления. По мейерхольдовской концепции, как мы уже знаем, в финале «Доходного места» сама история приходила на помощь бабановской героине и спасала ее от гибели.

Своей кристальной чистотой и в то же время незащищенностью перед грязью жизни Полина, какой ее создала Бабанова, заставляла вспомнить драматические образы подростков у Достоевского или маленьких героинь диккенсовских романов. Это был образ реальный, воссозданный актрисой с превосходной психологической точностью и вместе с тем принадлежавший театру романтическому, вообще близкому Бабановой, особенно в ее ранние годы.

После «Доходного места» в театральных кругах заговорили о Бабановой как о достойной преемнице больших актрис русской сцены. На одном из представлений «Доходного места» в зале Театра Революции появилась прославленная артистка Малого театра Е. К. Лешковская, чтобы посмотреть «новую знаменитость» в ее нашумевшей роли. Старая артистка была глубоко взволнована игрой Бабановой, а в кулуарах театра передавали ее слова, в которых она высоко оценила яркий, человечный талант молодой актрисы.

Сама Бабанова, через много лет оглядываясь назад, считала для себя эту роль поворотной. Как она говорила, в Полине у нее впервые наметилась возможность органического сочетания в творческом процессе эмоциональной стихии и начала рационалистического, рассудочного. «Играть — значит находиться на грани самых сильных эмоций и неотступного контроля над ними», — писала она в одной из своих статей. Правда, к таким выводам актриса придет уже в 30‑е годы, после десятилетней работы на сцене. Во времена «Доходного места» она едва ли осознавала это изменение в своем подходе к театральной роли. И все же по ряду признаков можно уловить, что после «Доходного места» борьба актрисы с собой, с эмоциональной природой своего дарования становится все менее острой.