Единственный персонаж, который остался в спектакле от пьесы Панферова, — чудаковатый Юлок, сборщик утильсырья, распространитель деревенских сплетен. Его прекрасно играет А. Сашин-Никольский. Несмотря на смешной облик этого персонажа, он приносит с собой на сцену тревогу и беспокойство, веяние трагического, которое ощущалось в событиях пьесы.

Нельзя видеть в этих театральных превращениях героев «Жизни» просто актерские неудачи. Их слишком много для одного спектакля.

Такое резкое снижение образов явно входило в общий замысел постановщика (И. Судаков). Режиссер как будто сознательно избегал всякой сложности, глубоких тонов и ярких красок. Все, что несло в себе зерно острого конфликта, все, что было отмечено неподдельным драматизмом, театр тщательно устранял со сцены. Это сказалось не только на образах действующих лиц.

В пьесе Панферова есть моменты, когда драматическое действие, развивающееся медленно и затрудненно, стремительно поднимается вверх, сталкивая персонажей в остром конфликте. Эти события каждый раз возникают внезапно, после долгой раскачки и тишины. Почти каждая картина имеет свой событийный центр, свою «вспышку молнии», которая ярким блеском освещает лица персонажей, открывая в них черты, остающиеся незамеченными при обыкновенном освещения. Эти «вспышки» играют важную роль в развитии драмы. В них не только полнее раскрывается внутренний мир героев, но и создается та обстановка напряженной борьбы, в которой они живут. В этих случаях драматург прибегает к заостренному приему. Не нарушая жизненного правдоподобия действия и характеристик, он вводит в отдельные моменты резкие гротесковые черты. Это придает трагический колорит решающим сценам драмы.

В театре эти моменты трактованы как несущественные бытовые происшествия, как жанровые эпизоды, утомительные и бескрасочные.

Только в сцене с юродивым первого акта на мгновение в зрительный зал доносится веяние грозовой атмосферы, в которой живет панферовское село весной 1929 года.

Упрощенный бытовой стиль постановки погубил и одну из самых сильных по драматизму сцен — в избе Зинки. Она превратилась в комедийный эпизод, потерявший всякое отношение к теме пьесы.

Как будто стремясь заполнить образовавшиеся пустоты спектакля, режиссер без всякой меры использовал бытовой гарнир.

На сцене крестьяне беспрестанно пьют водку и закусывают. За кулисами плачут грудные младенцы, кричат петухи, кудахчут куры и лают собаки. В одном эпизоде режиссер заставил героиню пьесы рожать почти на глазах у публики, притом с быстротой, невероятной даже при условном сценическом времени. Кстати, этого анекдотического эпизода не было раньше в пьесе Панферова.