Натуралистические детали, в таком изобилии и без всякой надобности введенные в спектакль, до конца разрушили поэтическую ткань панферовской драмы.
Нельзя требовать от театра, чтобы он всегда действовал безошибочно. Творчество неизбежно знает неудачи и неосуществленные замыслы. Оно сопряжено с риском. На такой риск шел и Милый театр, когда начал работу над «Жизнью». Пьеса эта не банальна. В ней много нового, еще не проверенного на сцене. Она ставила перед театром интересные, но трудные задачи.
Беда в том, что театр и не пытался решать эти задачи. Он просто отвернулся от пьесы, которая была написана драматургом, и на ее материале начал мастерить своими средствами какую-то другую пьесу с иной темой, с иными персонажами.
Поэтому неудача Малого театра с «Жизнью» — бесплодна. Она ничего не разъясняет, ничему не учит. Из нее можно сделать только один вывод, очень банальный, но, к сожалению, не всегда учитываемый театрами на практике.
Нельзя безнаказанно нарушать основной костяк и стиль драматического произведения. Нельзя видеть в Гоголе автора веселых водевилей (что, кстати, сделал Вахтанговский театр в «Ревизоре»), а в Горьком — сочинителя незамысловатых мелодрам в духе «Парижского тряпичника» (что, кстати, сделал Ф. Каверин в «На дне»). Нельзя ставить и романтическую драму Панферова как бездумное бытовое обозрение. Правда, Панферову еще далеко до классиков. Но и у него в пьесе прозвучал свой голос. И он сказал о нашей жизни слова, еще никем до него не сказанные. Шаль, что они не дошли до зрительного зала.
«Последние» в Белорусском драматическом театре{86}
Впервые в сценической истории «Последних» эта замечательная драма Горького нашла почти классическое решение на сцене. Я говорю «почти» потому, что в спектакле Белорусского драматического театра еще остались детали, по которым можно спорить. Театр еще не исчерпал все возможности горьковской драмы. Но уже то, что ему удалось найти, приобретает серьезное принципиальное значение для нового понимания драматургии Горького, ее своеобразного художественного стиля.
Много раз наши театры обращались к горьковским «Последним». Но до сих пор они всегда терпели неудачу в одном важном моменте. На сцене «Последние» обычно приближались к стилю сентиментальной семейной драмы.
Есть тонкая, трудно находимая грань, которая отделяет эту горьковскую пьесу от обычных пьес, написанных в те же годы на тему о разложении буржуазной семьи. На первый взгляд в «Последних» иного общего с «Детьми Ванюшина», как будто одни и те же конфликты сталкивают персонажей этих драм. Как будто одним воздухом — душным и тяжелым — дышат горьковские «последние» в дети купца Ванюшина.