Таким образом, интеллигенция имела меньше оснований чувствовать классовое превосходство, исходя из своих интересов и способностей. Быть специалистом, как считалось, доступно почти каждому; в самой легкой из современных комических пьес («Дикари» Михалкова) дипломат и ветеринар, отправляющиеся на машине к Черному морю, завязывают знакомство с женщиной-милиционером и укротительницей львов, также приехавшими туда на машине; имеются функциональные различия в статусе каждого из них, но ни на что большее нет ни малейшего намека[504].

В фильме «Москва слезам не верит» (1980) подчеркивается отсутствие классовых различий: слесарь Гоша изображен как соль земли и одновременно – как равный ученым, с которыми работает [Miller 1961: 139][505]. Во время выезда на шашлыки интеллигенты восхваляют его «золотые руки». Перед нами – идеал массового туризма: представители разных классов общаются, невзирая на различия в происхождении и образовании.

Однако были и другие различия – между мужчинами и женщинами. Среди постпролетарских туристов – по крайней мере, если говорить о групповых турах по СССР и Восточной Европе, – вторых было вдвое больше первых[506]. Гендерный дисбаланс частично объяснялся послевоенной демографической обстановкой: в 1959 году женщин было 55 % от всего населения, в 1987-м – все еще 53 % [Народное хозяйство СССР за 70 лет 1987:379]. Но доля женщин в тургруппах была еще выше: часто две трети или даже больше. Исследование, проведенное в Казани (1966), продемонстрировало, что мужчины и женщины выбирают разные виды отдыха: 25 % женщин в выборке провели последний отпуск, посещая другие города, среди мужчин таких оказалось всего 10 %. На море ездили 10 % женщин и лишь 1 % мужчин. Мужчины чаще отправлялись в деревню (24 и 11 %), в санатории и дома отдыха (16 и 7 %), на природу или в плавание по Волге (14 и 5 %) [Журавлев 1969: 388]. Специалисты по планированию и чиновники, похоже, не учитывали последствий этого дисбаланса в своих предложениях по расширению туристической инфраструктуры: ни одно опубликованное исследование не уделяет внимания разнице в потребительском спросе между мужчинами и женщинами.

Ясно, что туризм не обсуждался и с точки зрения предоставления условий для сексуальных отношений. Турпоездка, как и пребывание в доме отдыха, была для женщины шансом найти мужчину – временного или постоянного спутника. Сексуальные аппетиты туристок почти не находили отражения в отчетах о внутренних турах (исключая случай, когда две женщины сбежали с компанией грузин). За границей же такое поведение вызывало беспокойство, когда женщины вступали в связь с местными жителями: отчеты руководителей групп часто содержат неодобрительные высказывания в адрес женщины, которая уехала на машине с мужчиной из числа местных или провела с ним ночь в отеле. Но некоторые порицали и практику, когда двое советских граждан занимали один номер, как если бы были мужем и женой. Э. Горсач замечает, что чиновников также пугали слишком «потребительские» устремления туристок: «Возможно, в Восточную Европу чаще путешествовали женщины именно потому, что это было прекрасное место для покупок». Если женщины вызывали недовольство из-за своего чрезмерного потребительства и горячего желания вступить в связь, мужчины были склонны к пьянству – двойное преступление, так как в этом случае они не могли следить за поведением женщин [Gorsuch 2006: 221][507]. В 1930-е годы некоторые чиновники полагали, что включение женщин в группы самодеятельных туристов окажет воспитательное воздействие на мужчин и будет сдерживать антисоциальное поведение, но в послевоенных дискуссиях по данному вопросу женщинам, похоже, уже не отводилась эта роль.