В зеркальном нарративе другой тринадцатилетний мальчик, по фамилии Язычник, тоже лежит в постели – у него тонзиллит. Нарратив состоит из его навеянных лихорадкой свободных ассоциаций, толчком для которых служит окружающая реальность: долетающие до него обрывки тревожных разговоров по поводу текущих политических событий, главное из которых – смерть Черненко. Дядя мальчика, например, переживает по поводу того, что называет «междуцарствием», и бормочет: «устроят еще нам, не дай Бог, какое-нибудь тут дело Бейлиса-Шмейлиса, а заодно, может, еще и Дрейфуса-Шмейфуса». В нарративе «нормальной» советской семьи русско-еврейская и советско-еврейская история принимает странную форму: предок мальчика Нафтали-Бер бен Иаков был известен как молчаливый «языческий цадик» (святой); дедушка мальчика по отцовской линии был председателем Комитета еврейской бедноты, «при культе личности незаконно репрессированный» дальним родственником, про которого бабушка мальчика говорит: «Аз ох’н вэй родственник!» (имеется в виду, что от такого родственника только и остается произносить: «горе мне!»). Отец мальчика развелся с матерью, женился на нееврейке и эмигрировал в Израиль, где жена-нееврейка стала диктором православной радиопрограммы. В нарративе то и дело всплывают отсылки к реалиям советской эпохи: среди них – названия магазинов («Культтовары. Продукты. Керосин»), тексты (авианосец назван «Повесть о настоящем человеке» – отсылка к роману Полевого о летчике Второй мировой войны, продолжившем летать после ампутации ног), песни и певцы («Миллион алых роз» и Пугачева), а также популярный фильм, завезенный с Запада («В джазе только девушки» 1959 года с Мэрилин Монро).

Двойные комментарии, образующие физическую, графическую границу между двумя нарративами, написаны вымышленным профессором-славистом Яковом Гольдштейном. В комментариях приведены полезные даты, определения, идентификации, перевод выражений на идише, финском и татарском, дополнительные тексты – например, текст песни «Миллион алых роз» и отсылки к вымышленным научным работам на соответствующие темы. В комментариях дается социологический портрет советских евреев, описана их миграция из черты оседлости в крупные города, последующий переход в ряды интеллигенции, активно участвовавшей в построении советской экономики, антиеврейская кампания конца 1940-х и ограничение доступа евреев к высшему образованию в 1960-е.

Усложненный язык автора усиливает замысловатую темпоральность книги: это промежуточное время, остров времени, свободный от движения к светлому будущему, но не имеющий стабильных опорных ориентиров. Вот отрывок о том, что чувствует мальчик, когда у него затекают руки и ноги: