Переломным моментом стала Великая Депрессия. Именно «Депрессия 1930-х, — подчеркивал этот факт руководитель ФРС США А. Гринспен, — привела к развязыванию Второй мировой войны»[2403]. «Я полагаю, — подводил итог главный обвинитель от США на Нюрнбергском процессе Р. Джексон, — что этот процесс, если на нем будут допущены дискуссии о политических и экономических причинах возникновения войны, может принести неисчислимый вред, как Европе…, так и Америке…»[2404].

Начавшуюся уже войну еще можно было остановить активным сотрудничеством миролюбивых стран Запада, однако они продолжали придерживаться политики «умиротворения». Характеристикой этой политики могли служить слова того же судьи Р. Джексона, который указывал, что «своим молчанием другие нации стали бы невольными соучастниками этих преступлений»[2405].

«Вторая Мировая война была продолжением Первой, — приходил к выводу британский историк Д. Киган, — Это нельзя объяснить, если не учитывать обстановки озлобленности и нестабильности, оставшейся после предыдущего конфликта»[2406]. «Взаимосвязь между Первой и Второй мировыми войнами ощущается на различных уровнях…, — подтверждал биограф фюрера И. Фест, — Гитлер сам всякий раз настойчиво указывал на это»[2407]. Черчилль вообще назвал этот период «тридцатилетней войной»[2408]. «Вторая мировая война, — подтверждали эмигрантские историки М. Геллер и А. Некрич, — ожидалась европейскими народами уже, как нечто естественное, в качестве неизбежного результата Первой»[2409].

Основные бои Второй мировой развернулись на Восточном фронте, вообще вся война по сути свелась к непримиримому столкновению между Германией и Советской Россией. Ключевым вопросом, как и в Первой мировой, являлась реакция Соединенных Штатов: именно их мощь решала, в чью пользу в конечном счете склонится чаша весов. И эта реакция с началом войны еще далеко не была предопределена: «Если мы увидим, что Германия выигрывает войну, мы должны помочь России, — приветствовал нападение Германии на СССР 24 июля 1941 г. сенатор Г. Трумэн, — и если Россия выигрывает, мы должны помочь Германии, и таким образом позволить им убить как можно больше»[2410].

Запад принял сторону Советской России, но не из союзнических побуждений, а потому, отмечал Д. Флеминг, что до «середины 1942 года выживание Запада, по крайней мере в Европе, зависело от выносливости и мощи Красной Армии, и это будет продолжаться»[2411]. Однако массированная союзническая помощь началась лишь с 1943 г. «Союзники» были вынуждены пойти на этот шаг, поскольку «на Западе, — пояснял Д. Флеминг, — возникло много опасений, что русские могут остановиться на своих собственных границах и оставить союзникам ужасную работу по уничтожению немецких армий и армий их сателлитов… Мы подбадривали русских сделать то, что было бы для нас чрезвычайно трудно, если вообще возможно, в случае если бы русские остановились у своих границ и сказали, что сделали достаточно»[2412].