«Совершенно очевидно, — отмечал главный обвинитель от Великобритании Х. Шоукросс на Нюрнбергском процессе, — что захват этих двух государств (Австрии и Чехословакии), их ресурсов, человеческих ресурсов и военного производства неизмеримо усилили позиции Германии…»[2419]. Именно эти задачи и ставил Гитлер в своей директиве по операции «Грюн»: «В период операции в интересах скорейшего повышения общего военно-экономического потенциала необходимо быстрое выявление и восстановление важных предприятий… По этой причине для нас имеет решающее значение обеспечить сохранность чешских заводов и промышленных сооружений, насколько это возможно в ходе военных операций»[2420].
Однако благодаря
Но это была только часть наследства, доставшегося Германии от Мюнхена. На еще более важную его составляющую указывал И. Фест, который отмечал, что после Мюнхена «Англия и Франция почти полностью лишились авторитета, на их слова отныне, казалось, больше никто не обращал внимания, и скоро другие державы, в особенности восточноевропейские, каждая на свой страх и риск, начали пытаться поладить с Гитлером»[2423].
Участь Чехословакии ожидала и прибалтийские страны — выполнение «плана Гофмана» шло своим чередом. 7 марта в Москве получили сообщение о германо-эстонском соглашении, которое позволяло разместить немецкие войска недалеко от Ленинграда[2424]. 23 марта 1939 г., под угрозой вторжения, Германия в очередной раз восстановила историческую справедливость, заставив Литву вернуть ей порт Мемель (Клайпеда), отторгнутый Литвой у Германии под шум Рурского кризиса в январе 1923 г. В Мемеле уже в конце 1938 г. на выборах местные нацисты получили голоса 90 % избирателей. Таким образом, отмечает У. Ширер, «свершилось еще одно бескровное завоевание»[2425].