— Аллергия, — буркнул Драко. Гарри молча сидел за своей партой и даже не поднял на него глаз.
День прошел ужасно — каждый, кого Драко встречал в этот день, считал своим долгом пялиться на его лицо. Кроме, пожалуй, Малькольма, который проносился мимо него, низко опустив голову, и Гарри, мимо которого в подобной манере проносился сам Драко.
Рон пожимал призрачными плечами и заявлял, что Драко слишком трясется над своей внешностью и что все это пройдет. Наверное, он был прав — заполночь, когда Драко собрался лечь спать — при всем желании он никак не мог приучить себя ложиться раньше двенадцати, — его лицо вновь было чистым, и, слегка успокоенный, Драко отправился в кровать.
Во вторник утром картина повторилась; в среду пятна перекочевали со лба, где их еще можно было прикрыть челкой, на щеки; в четверг они увеличились; в пятницу начали наливаться гноем. Самым странным было то, что ночью от всего этого кошмара не оставалось и следа.
В субботу утром, глянув в зеркало, Драко с воплем отскочил от него и запустил в стекло подвернувшимся под руку флаконом с гелем для душа. Зеркало рассыпалось вдребезги, но и в осколках отражалось его лицо, которое сейчас при всем желании нельзя было назвать красивым.
Хогвартс, 23 марта 1998 года, поздний вечер
Хогвартс, 23 марта 1998 года, поздний вечер
Гермиона стремительно влетела в класс Трансфигурации — и замерла под ледяным «снейповским» взглядом Сольвейг.
— Ты опоздала, — холодно сообщила слизеринка.
— Прости, я была в больничном крыле, — Гермиона опустила на парту свою ношу — кипу фотографических альбомов в потертых обложках. — Там Драко…
— С ним что-то серьезное? — спросила Сольвейг.
— Как тебе сказать… ты его лицо видела?
— Ну, в последний раз я видела его с пятнами по всей физиономии. Пенси была просто в восторге.
— Ты, надеюсь, нет? — строго спросила Гермиона. Сольвейг поморщилась.
— Я не люблю, когда портится что-то красивое, Грейнджер. Я эстетка по натуре, видишь ли.
— Тогда тебе повезло, что ты не видела его сегодня, — Гермиона вздохнула. — Кошмар какой… я даже описать это не могу. Они уже превратились в какие-то бугры… знаешь, как фурункулы… зеленые к тому ж… — Гермиона передернулась.
— Может, он чем-то заболел?
— Мадам Помфри тоже сначала так подумала, но, понимаешь ли, дело в том, что в полночь он становится прежним.
— Проклятие, — задумчиво произнесла Сольвейг.
— Угу. Симпатическое проклятие.