Мне нужно было придумать, что сделать и что сказать, чтоб он поверил. Чтоб хотя бы оттрахал для начала, а потом уже убил, лет через сто. Мысль о сексе с Куртом была абсолютно лишней и деструктивной, я не трахался с того проклятого бала, так и не смог ему изменить. Интересно, как он отнесется к моей татуировке? К тому, что теперь мою печень, чудом не изрезанную страшными зубцами ножа, долбит клювом птица Феникс, скрывая шрам? Интересно, как выглядит его отметина на плече? Что будет, если ее поцеловать? Облизать?

В итоге, я так ничего и не придумал, но зато надрочился вволю, до одури.

В газетах я прочел про стартовавший в городе книжный фестиваль и подумал, что это судьба, все мне на руку, там будут представители моего издательства, и я смогу вживую обговорить детали будущей книги, а уж потом… Я знал, что тяну время, опять пытаюсь надышаться перед смертью, но я боялся встречи с Куртом, ничего уже так в жизни не хотел, как увидеть его, обнять, коснуться его губ, – и боялся, что он пошлет меня куда подальше. Врун, трепач и трус! Где ты, безбашенный, бесстрашный Джимми моего детства?!

И вот я, с сумкой на плече, стоял в огромном зале, заполненном разношерстной толпой ценителей литературы, еще минуту назад сосредоточенно размышлявший, где мне в этом бедламе искать своих издателей, но теперь поглощенный одной только мыслью: как это? откуда? что он тут делает?!

Потому что на другом конце зала стоял Курт Мак-Феникс.

Он остановился ровно там, где, наконец, мелькнула табличка моего издательства, по-видимому, только что отошел от стойки, где наводил справки. Выглядел он просто ужасно.

Нет, Бога ради, он по-прежнему был хорош собой, даже еще красивее, или мне так казалось после разлуки, темную гриву его волос слегка тронуло сединой, но она была всего лишь пикантной деталью, добавившей экстравагантности, он даже поседеть исхитрился понтово, какими-то прядями. Но все остальное…

Йорк был прав, Курт действительно погас, по-другому сказать не получалось, и теперь, когда я видел то, что и Джей на своих сеансах, я знал, почему на самом деле Бьорка отпустили из «Тристана». Потому что Стратега больше не было. Он словно осунулся и притих, как человек, которого ударило молнией за богохульство, он был – респектабельный, импозантный, но никакой, безликое, бесхарактерное нечто. Безразличие к жизни, возведенное в квадрат! Словно эта самая молния забрала с собой всю его энергию, весь сумасшедший магнетизм, передо мной стояло тусклое подобие Курта, красивая кукла с его лицом, и я опять не знал, что мне делать. К нему подплыла красивая брюнетка, та самая сука из сна, хозяйским жестом взяла его под руку и куда-то потащила, а у меня даже ревности не мелькнуло, я стоял и думал, а на хуя он мне такой, пусть будет с ней, смирный и покорный, надо же, какой примерный подкаблучник! С ума сойти, и это я его таким сделал, я его сломал! Нет уж, надо сваливать, пока не поздно.