Точно так же нельзя держать в неволе своих детей, если мы их по-настоящему любим. Мы должны давать им свободу. Мы должны переступать через страх — свой, — что с ними что-нибудь случится. Мать-птица знает, что она рискует, давая своему малышу свободу. Ее птенец может выпасть из гнезда. Его может съесть бродячий кот или орел. Он может умереть от голода. Но мать-птица должна идти на такой риск. И птенец, когда приходит время покинуть родительское гнездо, не боится отправиться в самостоятельную жизнь.

Как часто я трясся за судьбу своих детей, доводя себя до исступления. Как часто я чувствовал бессилие и беспомощность перед тем фактом, что они, как и птицы, должны улететь. Как часто я пытался удержать своих детей под родительским крылом, не понимая, что это реакция на мою, а не на их потребность, и на мой, а не на их страх. Но любовь не только защищает и оберегает. Она окрыляет и дает свободу.

Мать-Природа удивительно мудра. Она понимает, что дети должны сформировать собственные крылья и научиться летать, прежде чем покинуть родительское гнездо. А мы мешаем Матери-Природе. Мы не позволяем ребенку быть. Мы не проявляем к ребенку уважения, чтобы он рос сильным, уверенным в себе и способным выжить в этом суровом мире. Вместо этого мы наказываем, подавляем, поучаем и стращаем ребенка. На любые его попытки поступить по-своему мы реагируем глупо, а порой и жестоко.

Мы требуем от детей послушания, то есть полного отсутствия креативности, что для них равносильно смерти. Просить детей послушно заниматься саморазрушением во имя любви — это верх безумия.

Чего мы хотим от наших детей? Я не забыл, что эта глава о том, как спорить со своими детьми. Поэтому возвращаюсь к определению спора. Спор — это процесс, посредством которого мы добиваемся того, чего мы хотим от других людей или от отношений с ними. Чего мы хотим и чего мы добиваемся, споря со своими детьми? Мы хотим просто победить и заставить ребенка подчиниться нашей воле? Мы хотим, чтобы ребенок нас слушался, склонялся перед нашей силой, следовал нашим наставлениям? Мы хотим, чтобы ребенок внимал нашим красноречивым и бесспорным доводам? Мы хотим, чтобы ребенок копировал наши идеи, убеждения, вкусы и цели? Мы хотим, чтобы ребенок был нашей миниатюрной копией, просто жалким подобием? Мы хотим, чтобы ребенок вел себя как слуга или раб, выполняя наши желания? Мы хотим, чтобы ребенок делал не то, что мы делаем, а то, что мы говорим? Чего мы на самом деле хотим от своих детей? Прежде чем продумывать аргументы и начинать спор, нужно определиться с тем, чего мы хотим.