— А это не так?
— На самом деле, — с видом человека, открывающего огромную тайну, произнёс он, — я о большем догадываюсь, чем узнаю. Всегда доверяй своей интуиции, Гарри. Но, честно, я понятия не имел, кто твой друг. Но мне хочется верить, что в этом есть какая-то доля справедливости. Я бы даже сказал, исторической справедливости.
Наткнувшись на мой непонимающий взгляд, Дамблдор пояснил:
— Поверь, в деле примирения факультетов вы совершили больше, чем кто-либо за последние лет сто. Может, сто пятьдесят.
— Так мы и не сделали ничего, — пробормотал я.
— Живой пример подчас красноречивее тысячи слов, — улыбнулся он, — не то, чтобы никто не дружил раньше между Гриффиндором и Слизерином, но на моей памяти это никогда не было столь… показательно.
— Честно говоря, я так и не понял в чём разница между факультетами, — признался я, и тут вспомнил одну вещь, — А вот… в конце галереи на восьмом этаже мы с Патом видели такой странный портрет… там было два волшебника…
Директор в удивлении приподнял седые брови.
— Вам повезло. Они крайне редко там появляются. Я, лично, ни разу их не видел. Они ведь там очень молоды, правда?
— Эээ… Они — это действительно…
— Годрик Гриффиндор и Салазар Слизерин. Да, это их потрёт.
— Так они были вроде как… врагами?
Он с усмешкой покачал головой.
—
Мы замолчали. Директор встал и, видимо, собрался уходить, но я его остановил.
— Профессор Дамблдор… Но почему я не умер? Остальные хоркруксы — они ведь… в пыль рассыпались.
— Гарри, — мягко произнёс директор, — вещь — это всего лишь вещь. Вне зависимости, кому она принадлежит или принадлежала ранее. У неё нет души. Она не может чувствовать. Человек — не кольцо и не кубок. Есть то, что держит его в этом мире… Мужество. Сила духа. Дружба…
— Любовь, — закончил за него я.
— Безусловно, — радостно улыбнулся Дамблдор, — конечно, любовь. Я рад, что ты это понял.