— К вам иногда попадают совсем маленькие дети, — озвучил я свою догадку. — И несут чудеса. Как превратиться в стайку пёстрых красивых птиц. Или обратить драчуна в уточку, чтобы не мешал играть.

И местные кудесники выполняли подобные заказы, причём в варианте, абсолютно безопасном для детей. Превращённая в тыкву голова непостижимым образом продолжала дышать и думать, а летящая стайка птиц — не сходила с ума от обозрения мира из десятков разнесённых глаз и не рисковала неожиданно вернуться в человеческую форму слишком высоко от земли.

Как эти малыши попадали сюда? Что при этом чувствовали? И главное, что с ними было после? Ведь нигде нет ни одного свидетельства об этом удивительном месте.

— Мы никого не пленяем, Гарольд, — терпеливо ответила проницательная женщина. — Мало ли что увидят дети, придремав в тени спокойного полудня? А кому дано больше, с того и спрос другой, согласен?

Ну да. Что им с моих скучных заказов? Решить задачу безопасного пребывания летающей стайкой, без необходимости обучаться полёту хотя бы одной птичкой, не говоря уж о десятке пар крыльев и хвостов — это достойный вызов. А тут я со своими трубами…

— Да, госпожа, — вздохнул я. — Благодарю за урок.

— Малышами у нас занимаются мастера помоложе, — словно услышав мои мысли, «утешила» женщина.

Опасаюсь интересоваться, чем занимаются мастера постарше и поопытнее. Как бы не пришлось убедиться, что наш случай — из таких.

— Теперь ты, Гарри, — словно вторя моему настроению, с печалью обратилась собеседница к моему «близнецу».

— У меня есть кое-что и для него, — вскинулся я, но, припомнив предшествующий разговор, стушевался. — Правда… там чудесного ещё меньше, но…

— Нет, — вдруг отозвался молчавший до этого Гарри.

* * *

Я удивлённо посмотрел на него.

— Да ладно тебе, — сказал я успокаивающе. — Не подойдёт эта идея — придумаем другую. Мне кажется, — я покосился на женщину, — нас стремятся научить чему-то, а не поймать на недостаче и оставить тут навсегда.

— Я не хочу возвращаться, Гарольд, — мрачно посмотрел на меня «тёзка». — Туда, в наш мир.

— Почему?

— Ты помнишь, как тебе было плохо, когда ты в поезде ехал? Со мной такое постоянно, Гарольд. Сколько себя помню. Наверное, я настолько привык к этому, что и не представлял себе иного. Находясь рядом с тобой первые несколько дней, я недоумевал и не мог поверить: за что мне это свалившееся на меня блаженство?

— Соболезную, — вздохнул я. — Но мы ведь всё вычистили? Избавились от отравы, вытащили… тот кусок души?

Я покосился на женщину и непроизвольно поёжился. Гарри тоже вздрогнул, но в ответ на какие-то свои мысли.