— Ты щаго ж ето, выползынь змеинай, батьку варом обдаешь? — кричал атаман, — аль лупалки тваи повылазали? Вона же бощка с холодною водою стоить, разбавляти же надоть….

— Прости, батя, — спешно извинялся Кондратий, — задумался я!

— О княжей дощке мысли тваи? — вопрошал атаман, — смотри сын, уж дюжа знатнай у табе замах, как ба осещки не выло!

— Князь согласен выдать Мирославу за меня! — поведал Кондратий.

— Ет вона табе гутарила? — поинтересовался атаман.

— Да, батя! — сознался Кондратий, — а ты-то с маманей не будешь против?

— Дак щаго ж супротив итить? — парировал атаман, — ты казак вольнай! Токма ишшо раз гутарю табе, добре смотри, штоба осещки не вышло.

На торжественном ужине, первым по обычаю, выступил старейшина Харлан Шадра, после него атаман, князь Новосильцев тоже попросил слова. Все трое хвалили и чествовали казаков, участвующих походе на Азов под командованием сотника Бакланова, которому тоже дали слово. Кондратий в атмосфере всеобщего веселья и ликования не сводил глаз с Мирославы. Она сидела на местах для почётных гостей, рядом с отцом и Белояром почти напротив его и атамана. Рассказывая о походе, Бакланов постоянно восхвалял Кондратия, он благодарил его за сообразительность, ясновидение, отвагу и бесстрашие в сечи. От этого Кондратию было неловко и даже немного противно, он ждал удобного момента сбежать из-за стола и втроём с Мирославой и Белояром отправиться на другой берег Дона в станицу.

Когда победная эйфория ужина начала стихать, Кондратий, подмигнув Белояру и княжне, поднялся из-за стола и нырнул в темноту, куда не проникал свет от зажжённых факелов. А ещё спустя время все они, трое плыли в лодке на другую сторону Дона, где в станице тоже шло гуляние. Слышна была удалая казачья песня, а мелодия, исполняемая на шене, далеко растекалась над гладью Дона, словно утренний туман. Лодка причалила немного в стороне от крайней станичной улочки и, вытащив её на берег, чтобы не унесло течением, молодые люди направились в станицу. Кондратий тут же обнял княжну за талию, и она нисколько не сопротивлялась этому, а Белояр сделал вид, что не замечает их тяги друг к другу. Неожиданно из темноты возник силуэт девушки, она молча стояла на берегу и не решалась окликнуть идущих к станице Белояра, и Кондратия с Мирославой.

— Анфиса, это ты? — спросил Белояр.

— Я ожидаю табя тута уж битай щас! — ответила девушка, — а хтой-то с тобою?

— Ты уже брата двоюродного не признаешь? — упрекнул девушку Кондратий, — ох, смотри у меня!

Белояр познакомил Анфису с сестрой Мирославой и четверо влюблённых молодых людей продолжили путь туда, откуда доносился смех и шум веселья станичной молодёжи. Анфиса была болтливой девкой и всю дорогу щебетала, не умолкая. Она уже наслышанная подвигом своего ухажёра, то ли умышленно, то ли действительно так говорили в станице, хвалила его за отвагу. По её словам, это он, Белояр изрубил всех турок на куски и потопил их корабль, а испуганный турецкий военачальник сам сдался ему в плен. Белояр, Кондратий и Мирослава громко смеялись с «последних новостей» Анфисы о сражении, но никто из них не пожелал опровергать девушку, чтобы не портить ей настроение. Вскоре молодые люди вышли на улицу, где в полном разгаре было веселье.