— Ну, погодь малость, Ваша Сиятельства, — успокоившись, молвил Черкашенин, — ты жа привёз Указ государя не толька о нашим ядинении. Щаго там ишшо писано? Царь пишить, что енто нужно яму для защиты рубяжей русских! А раз так, то никакой войны не надоти объявляти, мы нападём на крымцев, защищая русския рубяжи! То исть, выполняя Указ государя…. Покель енти поездки будуть у Москву и обратно, мы башку татарам отрубаем, а там нихай иха дупломантия думаить, прально енто аль нет?

— Но Азов, атаман, не принадлежит России и её рубежи далеки от него! — возразил князь.

— Если уж придерживаться такой точки зрения, — вступил в разговор Кондратий, — то Азов основанный ещё до нашей эры, и к Османской империи не относится. Кому он только не принадлежал? Киммерийцам, скифам, сарматам, миотам и даже грекам!

— А хто енто знаить? — воодушевился атаман, — щей енто город? Ужо если щестно гутарить, то турки тольки захватили яго сабе…. Нам щаго ж таперча к грекам итить спрашиватися, можна ихний город сабе узять аль нет? И хто узнаить, што ни крымскаи татары напали на нас в азовских степях, а мы на их?

— Любо! — поддержал казаков сотник, практически не участвующий в обсуждении дипломатического вопроса, — сила она ить для ентого и существуить, штоба с ней мирилися!

— А что? — поменял точку зрения Новосильцев, после некоторого раздумья, — может, вы и правы? Государь желал обеспечить временное перемирие с турецким султаном, чтобы обезопасить наши южные границы. Эту миссию должно было выполнить моё посольство. Но раз уж турки ведут себя агрессивно, то становиться понятным, что переговоры с султаном ни к чему не приведут. А нанесение конницей казаков удара по готовящемуся походу на Москву, надолго утихомирит султана, что равносильно перемирию. Я соглашаюсь с предложением Кондратия, но при условии, всё будет выглядеть так, что я об этом не знал. Я вернусь в Москву, доложу государю результаты, и если он одобрит военные действия казаков, то пошлёт гонца. Если нет, то это уже ничего де факто не изменит!

На этом и закончили, атаман объявил о вечернем городском ужине и о сборе Круге на следующий день. Кондратий тут же помчался к куреню, в котором была размещена на проживание княжна. Подходя к этой небольшой казацкой хате, он почувствовал, как забилось его сердце. Оно будто выскакивало из груди, чтобы прыгнуть в ладони той, единственной на свете девушки, покорившей его с первого взгляда. Мирослава сама вышла на зов Кондратия и, улыбаясь любимому, остановилась, не подходя близко, чтобы не провоцировать на сплетни обслуживающих её казачек. Так некоторое время молодые стояли, любуясь, друг другом, было ещё светло, чтобы они могли обняться. Казачьи обычаи не позволяли так вести себя при людях, это считалось распутством.