— А как же турецкие галеры? — задал резонный вопрос Новосильцев, — они что же, будут ждать, пока мы возьмём в осаду крепость?

— Ну, во-первых она у них осталась одна, — отвечал Кондратий, — вторую мы потопили у острова, когда захватывали пленника. К крепости приписаны были всего две галеры, так как встречали они наш струг ещё в Дону всеми имеющимися, не зная, сколько наших на подходе. До штурма Азова действиями своей флотилии мы потопим, а если получится, захватим последнюю галеру, оставшуюся у турок. А наши струги должны будут атаковать галеры крымчан, как только мы расправимся с их войском. Пока будет сечь, они не посмеют открыть огонь из пушек, чтобы не побить своих. В сечи все смешаются в общую кучу-малу. Если удастся захватить крымские галеры, то имея столько пушек, мы обратим их на штурм и быстро возьмём крепость Азов. Когда она падёт, Давлет вряд ли осмелится на поход и его план провалится! Флот он потеряет, а на открытый конфликт с нами и запорожцами не пойдёт! Не для того он задумал обойти Дикое Поле, чтобы внезапно напасть на Москву!

— Хороший план! — похвалил Новосильцев, — я рад, что у тебя атаман, подросла талантливая смена! …Только решать о проведении такой военной операции может лишь сам государь. Мне, как его послу необходимо доложить ситуацию и когда будет известно его решение, прислать к вам вестового гонца!

— Но время не терпит отлагательства! — попытался возразить Кондратий, — весь план основан на опережение агрессии и неизвестно, сколько Вам потребуется времени, чтобы вернуться в Москву с докладом.

— Сюда мы добрались за три месяца, — рассуждал Новосильцев, — если в ближайшие дни отправимся обратно, то к осени будем в Москве!

— Но это поздно, Ваше сиятельство! — возразил Кондратий, — пока гонец прискачет от Вас с согласием государя на операцию, пройдёт ещё два, и мы можем не успеть к первой высадке крымских татар!

— Но иначе нельзя! — твёрдо заявил Новосильцев, — начинать войну с крымским ханом без объявления её государем нельзя!

— Ну, тоды вони нащнут её раньша нас! — вступился Черкашенин, — и щаго тута дупломантию енту разводить, нащинать войну с бусурманами и усё тут!

— Не дупломантию, а дипломатию, батя! — поправил отца Кондратий.

— Ты, Кондрашка, хоть и вумнай дюжа стал, — обиделся Черкашенин, — но не забувай с кем гутаришь, сопля ишшо!

Князь неожиданно рассмеялся, его забавляли пререкания отца и сына, и это разрядило напряжённую ситуацию. Сотник тоже засмеялся за компанию, но было заметно его напряжение, он впервые сидел в присутствии княжеской особы и испытывал от этого дискомфорт. К тому же натужно соображал, как выйти из ситуации, когда без разрешения государя нельзя было начать войну с крымскими татарами. Бывалому казаку и сотнику непонятно было, зачем нужно «добро» царя российского на войну, которая и так не прекращалась вот уже не одно десятилетие. Казаки сами по себе вели войну и с турками и с крымскими татарами, осуществляя опустошительные походы на их территории и грабежи их морских судов. А Кондратию, несмотря на внимание к нему князя и атамана, хотелось быстрее закончить это совещание и обнять Мирославу, которая ждала его у своего куреня, и ей также не терпелось увидеть любимого.