— Не понимаю вашего вопроса, — пожал тот плечами.

— Вы знали, что так будет, и поэтому запретили нашим группам вмешиваться.

— Я предполагал.

— Меня начинают терзать сомнения на ваш счет. Вернее, они начинают оформляться в законченную идею — сомнения у меня возникли гораздо раньше. Вы знали о роли Сташевского во всей этой истории и по этой причине не давали к нему приблизиться, пресекали всякие попытки изучить его. Вы не санкционировали задержание человека, напавшего на наших из «Альфы»…

— Защищавшегося от наших из «Альфы», — флегматично поправил Зеленского Шульц.

— Это не имеет значения, — сказал Зеленский. — Важен сам факт. И все ваши действия, если их детально проанализировать, приводят к удивительному выводу: вы знаете все наперед!

— Это все домыслы, господин Зеленский. И не более того.

— При желании я смогу это доказать.

— А это так уж необходимо?

— Что? — опешил Зеленский.

— Я спрашиваю: в этом есть необходимость? Моя деятельность была на благо нашего дела или во вред ему?

— Да, но…

— В таком случае я не совсем понимаю, что вас во всем этом деле не устраивает?

— Меня не устраивает таинственность вашей личности. Не имея, правда, доказательств, я все же уверен, что вы больше имеете отношение к команде Сташевского, чем к нам.

— Я имею отношение к общему делу, а не к отдельным личностям.

— Так ли? А если я предоставлю Совету свои умозаключение вкупе с имеющимися у меня фактами?

— Вы в праве это сделать, господин Зеленский, но будет ли от этого польза нашему общему делу? — Шульц подался вперед и положил сцепленные ладони на край стола. — Как вы полагаете? Только честно?

Зеленский молча смотрел на советника, пытаясь собраться с мыслями.

— Вам что важнее: вытащить меня из воображаемого вами болота, словно диковинную зверушку, и выставить на всеобщее обозрение или все-таки заниматься делом?

— Я хочу знать истину! — сухо и раздельно произнес Зеленский.