– Товарищи, приглашаем всех, отведать наш фронтовой обед.

А тут еще крик. – Батька! -Кричала та девчонка, что спрашивала, бывает ли мне страшно.

Гляжу, она повисает на нашем Петровиче, а следом за ней тот самый пацан. Все замерли. Слышится лишь голос Телепена. – Дочка, сынок! Оборачиваюсь к Шубникову, и говорю.

– А ты его, ехать отговаривал.

– Дела, – говорит Николай.

Телепин, думал семья погибла, когда узнал, что поезд на котором она ехала, разбомбили. Я сам чуть не заплакал, увидев, как плачет бывший старшина.

– А мамку нашу, тогда убило. Эти слова девчонки, расслышал и я.

– Лейтенант Телепин, даю двое суток увольнительных, – сказал я.

– Есть, – отвечает Телепин.

– Только, после окончания мероприятия.

Танцы, действительно были. Только Телепин не танцевал, сын – четырнадцатилетний

 пацан, не отходил от него, а вот Настю ангажировал Петька, почему то они сразу приглянулись друг, другу.

– Танцевать толком не умеет, а туда же, – вздохнул Николай.

И тут же ускакал, в темпе вальса, с озорной хохотушкой.

– А вы почему, не танцуете? – спросила меня девушка, в сиреневом платье.

Я уже слегка выпил, и чуть не брякнул нечто, в духе поручика Ржевского из анекдота, но удержался и произнес.

– Да вот, не приглашает не кто.

– А вы с немцами, такой же застенчивый, – спросила она улыбнувшись.

– Еще бы. – Отвечаю я, ей.

– Подкатываю так на танке, познакомиться хочу, камраден говорю, на огонька прикури, и тот стоит так дымит, я к следующему, а вам прикурить не надо, а тот что ты, мы немца – туриста, нам от ваших сигар тошно становиться. – Но все же берет подкуривает, аж башню от наших сигар у него сносит. – Я к следующему, бите говорю.