– И что же я кричал?

– Мы пустим тебе записи, множество слов на неизвестных нам языках, потом крупные партии на испанском языке эпох барокко, иногда ты вел себя, словно бы плавал, в другие минуты пытался драться с медсестрами. Один раз, сам я, правда, при этом не присутствовал, но дежурящая медсестра клялась всем святым, что это правда, ты оторвался от постели и добрую минуту левитировал над кроватью, не вырывая при этом капельниц.

– Ага, и при случае, – перебила Мейсона Моника. – Кто такая Лаура?

– Почему ты спрашиваешь? – пытался я скрыть замешательство.

– Слишком часто повторял это имя.

– Знал я одну Лауру, очень давно тому назад…

– Красивое имя, – вмешался превосходный врач. – У нас это вообще семейная традиция, у меня самого второе имя – Лорел.

Я спросил про свою операцию и дальнейшие прогнозы. Мейсон был осторожен. Хотя и утверждал, что шансы весьма велики.

– Шансы остановки роста опухоли?

– Шансы серьезной ремиссии, но пока что об этом рано говорить…

– Самое главное, что ты со мной, моя любовь, – сказала моя жена.

* * *

Только осужденный на смерть испытывает могущество помилования. Возможно, более подходящим словом будет "отсрочка". Но ведь все мы живем на этой юдоли с отсроченным приговором. Я вновь жил! Случилось чудо. Вероятнее всего, мне придется дать средства на постройку какой-нибудь церкви в характере вотивного дара, кто знает, а не решусь ли я на отстройку аббатства в Клюни, сегодня находящегося в довольно жалком состоянии. В одном я уверен – сделаю все возможное, чтобы начать процесс беатификации Раймонда Пристля. Пока же я наслаждаюсь простейшими переживаниями: дыханием без боли, чтением без головокружения. Вернулся вкус пищи, чувствительность в конечностях. Со дня на день, буквально с каждым часом я чувствую себя все лучше. Данное сообщение я записываю на ноутбуке, хотя Моника не очень-то разрешает мне уставать.

"Перед тобой еще десятки лет", – повторяет она. Совершенно зря. Желание работать нарастает во мне вроде приливной волны, меня изумляет скорость, с которой возвращается давняя энергия. Я самостоятельно посещаю туалет, начинаю делать более длительные прогулки по коридору. И меня распирает радость.

Моего самочувствия не способно помутить легкое раздражение, что я до сих пор не могу понять, что же со мной, собственно, приключилось. Я пытаюсь уложить впечатления, анализировать факты. И не выходит. Был ли это всего лишь долгий сон? Безумие воображения, фантасмагории выходноденного литератора на краю вечности?

Уже в первый день после пробуждения у меня возникло искушение спросить про Лино Павоне. Но в перечне пациентов клиники таковой не фигурировал. Только лишь вчера мне пришло в голову спросить о жертве ядерной аварии в Лаго Ванина. И вот вам сюрприз, в нашей клинике и вправду пребывал человек, пострадавший при упомянутом взрыве, некий Луиджи Пьомби (сукину сыну не хотелось менять инициалов!). Как и я две недели н был погружен в коме. По странному стечению обстоятельств он скончался вскоре перед моим пробуждением. Случайность?