И, как будто на глаза опустились фильтрующие линзы, сквозь слезы Рэвен увидел, что находилось под прикрытием Белой Наги.

Раздутое и змееподобное, это было не божественное создание, а ужасное чудовище, вышедшее прямиком из древних бестиариев. Омерзительная змея с радужной чешуей и драконьими крыльями, цепкими руками и гротескным лицом, которое одновременно было прекрасным и отталкивающим.

— Что ты такое? — завопил Рэвен.

Оно уловило его ужас, и его чары глубже запустили свои когти ему в сознание. Образ божественного воплощения боролся со звероподобной тварью, которой, как он знал, оно являлось.

— Я твой бог, твой избавитель. Я поведу тебя к славе!

— Нет, — произнес Рэвен, чувствуя, как могучая воля Белой Наги обвивается вокруг его собственной, словно удав. Он вцепился в шипы ненависти в своем сердце, и Белая Нага закричала, когда они впились в ее сущность.

— Ты предлагаешь не свободу, — сказал Рэвен, проталкивая каждое слово сквозь наркотический мускус, окружавший существо. — Ты предлагаешь рабство. Это ложь, проклятая грязная ложь!

Мускус заволновался от дурманящей силы, и Рэвен ощутил, как ярость чудовища нарастает, будто физическая мощь. Оно принуждало его подчиниться. Чем бы на самом деле ни была Белая Нага, оно приподнялось на своем свернувшемся змеином теле, чтобы взглянуть на него сквозь фонарь кабины «Бича погибели».

— Что более глупо, чем отрицать совершенство всеприемлющего существа? Не может быть никакого принципа, никакого лидера, никакой веры, которые были бы столь гармоничны, безупречны и закончены во всех отношениях, как я. Что за безумие заставляет тебя отвергать меня?

Рэвен чувствовал, как стены реальности рушатся, и силился удержаться за средоточие собственного самоощущения. На образ чудовища медленно накладывалась красота бога. Отчаянные инстинкты самосохранения выбросили на поверхность отрывок из нудных занятий по эстетике, которые ему приходилось терпеть в юности.