— Есть будешь?
— Нет.
— Может, хоть бутербродик?
— Не надо.
— Ты мне хоть расскажешь, из-за чего все это было?
— Если можно, подробный рассказ я хотел бы отложить на потом, — сказал Гусев. — Нет сил. А кратко дело было так: я встретился с человеком из криоклиники и обвинил его в моем убийстве, мы поговорили, а потом началась стрельба. И не мы начали стрелять первыми. Точнее, я-то вообще не стрелял…
— Зато в тебя стреляли. И ты явно знал, чем рискуешь, раз пришел в бронежилете и не один. И тот человек тоже знал, раз тоже пришел с охраной. Ты мне скажи, а это вообще было обязательно?
— Я уже и сам точно не знаю, — сказал Гусев. — Я хотел просто выяснить позиции, расставить точки.
— Точку вы поставили феерическую.
— Еще раз говорю, изначально в планах этого не было.
— Да я верю, — сказала Марина, ставя перед ним чашку с чаем.
— Просто… я не могу объяснить внятно, — сказал Гусев. — Понимаешь, враждебность витает в воздухе. Любой, даже самый невинный разговор, может вылиться в дуэль или вот в такое… Думаю, он тоже не был готов к перестрелке, по крайней мере, это следует из его дальнейшего поведения, когда уже пули полетели. Просто он перестраховался и пришел с охраной, я перестраховался и пришел с Тунцом, и в итоге мы наводнили ограниченную площадь тяжеловооруженными людьми, которые привыкли решать свои вопросы именно так. Вот и порешали.
— Ты когда следующий вопрос будешь решать, меня заранее предупреди, ладно? Я хоть валидолом запасусь.
— Я надеюсь, что это уже все, — сказал Гусев.
Перед сном Гусев залез в интернет.
Он нашел фотографии всех четырех погибших во время перестрелки прохожих (двое молодых мужчин, один пожилой, одна девушка) и повесил их фотографии на главной странице сайта своей партии. Текст под фотографиями был коротким:
«Вам нравится, когда стреляют на улицах? Расскажите это их родственникам.»
Это было нечестно, несправедливо и в какой-то степени подло. От этого за версту несло демагогией и дешевым политиканством, но Гусеву было все равно. Он даже не особенно надеялся, что это сработает.