— Это Ворон. — Сашка наконец ответил. Господи, да он ли это?! Его ли охрипший низкий голос звучит сейчас в наушниках?! — По нам бьют минометы… мы держимся… старший сержант Петрин тяжело ранен, но ведет бой… я… я видел нашу работу… Трех дзотов больше нет. Их нет, слышите! Нажмите!!!

И тишина. Только автоматная очередь напоследок.

Круглов не сразу понял, что его теребят за плечо. Все тот же связист.

— Товарищ майор, вам плохо?

Ему плохо? Да, наверное, вот только права на это самое «плохо» у него сейчас нет.

— Ворон! Ворон!!! Сашка! Сынок!!! — Круглов закричал в молчащее радио. — Живи!!!

6

Голова раскалывалась, будто ее засунули в колокол и долго-долго били по нему. Сашка попробовал нащупать автомат, но руки плохо слушались, а ноги отказывались повиноваться вовсе, отзываясь на все попытки лишь слабым шевелением. На вопрос, жив он или мертв, боль во всем теле давала однозначный и исчерпывающий ответ. Где-то рядом гремело и ухало, артобстрел продолжался. Он помнил, как вызвал Круглова, помнил, как повторял координаты целей, боясь, что его не поймут или не услышат. Он не прервался, даже когда рядом свалился тяжело раненный Петрин, продолжавший, несмотря ни на что, отстреливаться. Рядом уже разорвалось несколько мин, а он, полуоглушенный, передавал, передавал, передавал… Потом был провал, из которого его вырвал голос Круглова в наушниках. Он ему что-то кричал, но главное из всего потока слов он услышал — «сынок». Он не мог не ответить…

И вдруг все кончилось. Боль ушла так неожиданно, что Сашка испугался. Он по-прежнему чувствовал свое тело, более того, кулаки послушно сжались и разжались, взор обрел ясность. Лейтенант попытался подняться. Это с легкостью ему удалось, но дальше началось что-то вовсе невероятное. Сашка почувствовал, что поднимается. Он будто оттолкнулся ногами от земли и теперь взлетал, как воздушный шарик на параде. Рядом вновь разорвался тяжелый снаряд. Разведчик ощутил его всем телом и машинально заслонился руками от летящих прямо в него осколков. Он почувствовал, как эти раскаленные куски металла летят мимо него… на полпальца, полволоса, но мимо. Он принял на себя и жар разрыва, и взрывную волну, но боли не было, а легкость все прибывала. Александру было настолько страшно и непонятно то, что с ним происходило, что этот страх съел сам себя. Остался интерес. Лейтенант уже с приличной высоты видел, как снаряды гвоздили по скалам, размалывая их в гранитную крошку. Он видел Зубец и Озерное, как на карте в планшете, где Петрин карандашом поставил метки по его наблюдениям. И сейчас ему казалось, что кто-то невидимый и могучий вот так же метит высоту, только вместо грифеля у него огненный металл тяжелых снарядов. Наших снарядов. Вот в сером цветке взрыва пропал памятный пост на окраине Озерного, лейтенанту показалось, что он даже услышал предсмертные крики. Ушла в небытие минометная батарея, что лупила по их с Петриным укрытию. Снаряды ложились кучно, его полк бил не «по кустам», а по его, Сашкиным, целям! Андреев видел это с высоты, и сердце его наполнялось радостью, к которой добавилась грусть и горечь, когда следующая волна накрыла Зубец и застрявших там финнов.